Унесенная ветерком. Как Галина Алмазова помогает на фронте бойцам АТО

Лет шесть назад пресса писала о таком случае. На трассе Севастополь — Ялта остановился красный джип, мужчина и женщина вышли из машины, чтобы сфотографироваться на фоне горы. Дорога на этом участке шла под уклон. Водитель забыл поставить автомобиль на ручник, и в какой-то момент он покатился. Набирая скорость, джип приближался к пропасти. Случилось чудо: рядом притормозила темно-синяя мицубиси, из нее выбежала коротко стриженая девушка, вскочила в машину и дала по тормозам. Джип встал как вкопанный в то мгновение, когда его передние колеса зависли над краем обрыва. На заднем сиденьи спали двое маленьких детей. Их спасла автогонщица Галина Алмазова.

— Я вас познакомлю с Галиной, — сказал Иван Звягин, когда наш волонтерский бус вывернул из Песок (ближайшего к донецкому аэропорту населенного пункта) в сторону Артемовска.

В Песках начинался очередной бой. По моим ощущениям, он там идет постоянно, иногда чуть утихая. Наш фольксваген набирал ход, подпрыгивая на колдобинах, отчего я каждые три секунды ударялся каской о потолок.

— Мы не успели кое-что передать Медведю из 95-й бригады, — объяснил Звягин, — так что придется отдать вещи девчонкам. Завтра в Пески едут они.

Она

Артемовск, утро. Встречаемся с ней на мойке: перед тяжелым днем на передовой реанимобиль Алмазовой принимает душ. А вот водитель уже в форме: легкой косметики почти не видно, улыбка, ощущение ветерка. Очки с чуть затемненными стеклами добавляют облику преподавательскую строгость. Холодно, валит мокрый снежок, но Галина этого не замечает, летит навстречу нам без шапки. Строгость окончательно улетучивается в тот момент, когда она слегка подпрыгивает от радости, похлопывая кулачками в новых вязаных перчатках (подарок Звягина).

Звягин роется в багажнике:

— Это Медведю, — выгружает он какую-то поклажу. — Это опять Медведю. Галь, вы позавчера на 31-м блокпосту были?

— Ага.

— Как там?

— Жестко. Взяли двухсотого с 31-го, и между 31-м и 29-м "Градами" как накрыло. У Шамана (позывной водителя другого реанимобиля. — Фокус) осколком колесо разорвало. А нас только землей обсыпало. Выгрузили двухсотого, вдруг передают: еще один двухсотый. Опять поехали. А вчера нас на 31-й ребята уже не пустили, сказали: нельзя, не вернетесь. Ой, а это нам?

— Да, — Звягин протягивает матерчатых куколок. — Обереги, ручная работа.

— Какая прелесть. У меня обережек уже есть, но я девчонкам раздам.

— Вот это Крохе такие рукавички (Кроха — позывной волонтера — штурмана реанимобиля Ольги Башей. — Фокус). И это Крохе — свитер, элька.

Галина с сомнением разглядывает вещь:

— Она в нем утонет.

— Еще где-то эмка была, — Звягин ныряет в багажник. — Нашел!

— И в этом утонет, — примеривает взглядом Галина.

— Понял. В следующий раз я ей в "Антошке" брать буду.

— А вы из Песок? Мы там недавно заблудились с Крохой. Ночью три раза проехались по сепарской территории. Ребята из 95-й нам потом говорили: сепары вас либо пожалели, либо не поняли, что произошло.

— Как это вы умудрились? — спрашиваю я.

— Свернули не туда. По нам уже потом начали стрелять, в том месте, где Гризли убили. Знаете? Как ехать на дамбу, слева…

Галина убегает на мойку расплачиваться. Возвращается:

— Вы завтракали?

— Слегка, — отвечаю. — Кофе можно выпить.

— Я еще не завтракала, можем поехать в пиццерию, тут недалеко.

Поехали.

Завтрак в Артемовске

Перекрестки, светофоры, дома, витрины, прохожие. Город по-своему красив: много добротных зданий сталинской постройки. О том, что в получасе езды отсюда идет бой, периодически напоминают бобики с одной или двумя белыми полосками (одна полоса — первая линия обороны, две — вторая). Приехали. В пиццерии спокойная музыка, выбор блюд пристойный. Алмазова заказывает салат, яичницу и кофе с молоком. Мы с Иваном — кофе без молока. Пока ждем заказ, беседуем.

— Не устаете жить в дороге? — интересуюсь.

— Вообще в экстремальных ситуациях организм мобилизуется. Бывает иногда, что мы с Крохой завтракаем часов в восемь вечера. Но, наверно, самое сложное — это отсутствие таких бытовых вещей, как душ. Хотя… Мы же дежурим возле аэропорта два-три дня, базовый лагерь у нас в Артемовске — здесь можно и душ принять, и поспать нормально. Так что не устаю.

— Я слышал, что ваши реанимобили забирали двухсотых с 32-го блокпоста.

— Да. Там долгая история.

С 32-го блокпоста волонтеры вывезли тела десяти погибших солдат

Нам приносят кофе, и Галина долго помешивает его ложечкой. Поднимает глаза, продолжает:

— Этого блокпоста уже нет. А тогда… Нам пообещали коридор, чтобы мы могли восемь тел забрать… Телами это назвать было сложно — десятидневные двухсотые. Правильнее сказать: останки. С нами в сопровождении были солдаты. Когда они эти останки видели, некоторые в обморок падали.

— А вы?

— Я — нет.

— Если хотите, давайте закроем эту тему, а то я вам даже кофе выпить не даю.

— Тяжелее другое, — начинает Галина и замолкает.

— Почему молчите?

— Мальчика вспомнила. — Несмотря на небольшие паузы в разговоре, голос Алмазовой не становится тягучим, в манере говорить сквозит все та же легкость, но с грустным оттенком. — Когда вывозили двухсотых, у нас в сопровождении "Урал" был с крайнего блокпоста. И вот мы двухсотых вывезли, а водителю "Урала" — мальчишка такой, лет 22-х, — нужно было возвращаться назад, в окружение. Он плакал и говорил: "Не хочу ехать, хочу домой!" Вот это было тяжело.

— Доехал?

— Да. Шины по дороге прострелили, но доехал.

Негромкий попсовый рок в кафе накладывается на тяжелый рассказ, и от этого неестественного сочетания усиливается жутковатое ощущение легкости смерти.

— Галина, скольких трехсотых и двухсотых вы вывезли за время "перемирия"?

— Сколько трехсотых не помню, а двухсотых семь. Один из них русский офицер, с жетоном. Мы его погрузили как трехсотого, но он по дороге умер.

— Глупый, но неизбежный вопрос: какие чувства испытывали к этому человеку?

— Я понимаю, что сейчас мы разделились на своих и врагов. Я знаю, что они нас не пожалеют. Но, тем не менее, когда я увидела этого молодого раненого мужчину… Знаете, просто жалко. Передо мной был человек, который нуждался в помощи, и мы пытались ему эту помощь оказать. Но ранение очень тяжелое — сердце, брюшная полость…

— Так. Я вам определенно мешаю. Давайте вы все-таки будете пить кофе.

Не успели позавтракать, зазвонил мобильный Алмазовой.

— Кроха, ты? Я буду через десять минут.

— Вы уже… — я растерялся. — Я хотел…

— Дим, мне пора. Через несколько дней я буду в Киеве, чтоб забрать с техстанции свой реанимобильчик.

— Я думал, ваша машина за окнами.

— Сейчас я езжу на машинке Хоттабыча. А будет своя — "Ветерок". Созвонимся, встретимся.

Ужин в Киеве

Прошло семь дней. Я знал, что она в Киеве, звонил каждый час. "Дим, мы в госпитале". "Я сейчас на техстанции — ребята мой "Ветерок" заканчивают". "Дим, я в Боярке". "Я на Демеевской. Когда освобожусь? Я наберу…" Встречаемся поздно вечером в кафе, на втором этаже Ocean Plaza. Команда экстренной медицинской службы "EMC ASAP ХОТТАБЫЧ" доедает пиццу. Душа и вдохновитель этой волонтерской организации, бородатый Илья Лысенко (он же Хоттабыч), излагает Крохе теорию старения автомобилей. Фельдшер Татьяна Малий (она же Татка) обсуждает с Алмазовой какого-то врача:

— Крыша поехала, — резюмирует Алмазова.

— В смысле? — робко вмешиваюсь в разговор я.

— Вот так: после поездок с нами у человека крыша поехала, — последние два слова Галина произносит тихо, и становится понятно, что развивать эту тему она не будет.

— Галь, а как там Медведь, которому Звягин вещи передавал? — спрашиваю.

— Уже лучше.

— То есть?

— Он сейчас в Киеве, в главном госпитале. Тогда на следующий день его ранило. Рука, нога, голова. Мы повезли его в Краматорск, на аэродром. По дороге полетело сцепление. Хорошо, что ребята выручили. Отправили Медведя с Крохой на вертолете в Харьковский госпиталь.

Реанимобили при необходимости заезжают прямо на поле боя

В разговор включается Кроха:

— Я очень переживала за голову, но основная проблема оказалась с рукой. В Харькове выяснилось, что в руке осколки, две косточки сломано. Это очень опасно: инородное тело в организме может дать инфекцию.

— Вы медик?

— Я — парамедик, курсы прошла и за четыре месяца такого насмотрелась, — отвечает Кроха. — Его положили, сказали, что утром все как надо сделают. Я оттуда вышла в одиннадцать вечера в полной уверенности, что все будет хорошо. Помчалась к своим. Но оказалось все не так хорошо. На следующий день Медведь шесть часов сидел под кабинетом и к нему никто не подходил.

— А он вообще в состоянии был сидеть?

— Он ходячий, но ведь руку мог потерять… За сутки была всего одна перевязка — это я делала. Никакого внимания к человеку, который восемь месяцев воевал. Я звонила знакомым врачам, мне сказали: "Все сделаем". Но его не замечали! Я не понимаю, как они могли не заметить такую громину под кабинетом! Пока он сидел, дежурный травматолог принимал гражданских.

— Чем все закончилось?

— Вечером сам Медведь набрал Мочанова (Алексей Мочанов, тележурналист, волонтер, соорганизатор экстренной медицинской службы. — Фокус). Тогда уже начался в госпитале разнос по полной. А на следующий день пришла машина и забрала Медведя в Киев. Тут и прооперировали.

— Утром проведывали его, состояние нормальное, — добавляет Алмазова.

— Галь, мы с вами уже давно общаемся, а я о вас еще ничего не знаю, — меняю я тему разговора. — Давайте пересядем за соседний столик и запишем нормальное интервью.

Мы воруем с общего стола чайник, две чашки и перемещаемся в дальний конец зала.

В поисках настоящего

Разливаем зеленый чай. Я включаю диктофон. Алмазова гордо вскидывает голову:

— Я готова ответить на любые ваши вопросы.

— Расскажите о близких, о семье.

— Ой, — Алмазова заглядывает в чашку. — Знаете, нам уже пришлось столкнуться… Когда наши ребята в плен попадают… Сразу же начинается давление на родственников. Поэтому ни о родственниках, ни о ребенке говорить не буду. Вообще не пишите, что он у меня есть.

— Ладно. Но какие-то анкетные данные все же нужны. Вы киевлянка?

— Сейчас — да.

— Где вы родились, кто по образованию?

— Родилась в Днепропетровске, по первому образованию — инженер-механик химического машиностроения, по второму — менеджер по управлению персоналом.

— Давайте о спорте поговорим.

— О спорте — давайте! — лицо Алмазовой озаряется улыбкой, и меня вновь накрывает волной легкости. — Со школы занималась: вначале — плавание, потом легкая атлетика. Но главное увлечение — альпинизм.

— Со школы?

— Со школы. И потом уже, в студенческие годы, это стало моей жизнью. Когда я возвращалась из двадцатидневных походов и попадала из той, настоящей жизни в обычную, меня накрывала депрессия.

Добровольцы из экстренной медицинской помощи не только спасают бойцов, но и развозят по прифронтовым больницам лекарства

— А как же эйфория после покорения горных вершин?

— Эйфория была там.

— В горы шли за адреналином?

— Не только. Шла за ощущением настоящести. Хотя адреналин и ощущение настоящей жизни — это где-то на грани.

— На войне ощущение настоящести есть?

— Да. На войне, как и в альплагере, сразу видишь настоящих людей. Понимаете, в долгом походе человек постоянно не может скрывать, что он… что он…

— Что он сволочь?

— Да. Не может. Представьте: длинный переход, идет дождь, все измотаны. Разбивают лагерь, а дежурным нужно дрова собрать, ужин приготовить. И вот кто-то отдыхает, занимается своими делами, а кто-то начинает помогать дежурным, хотя вроде как и не обязан. Люди быстро проявляются. На войне то же самое. До сих пор вспоминаю, как начался обстрел, забегаем в блиндаж, все сыпется. Я в бронежилете и каске, а Петр, винницкий волонтер, в майке и шортах. И вот он накрывает меня своим телом. Или взять Аскольда. Помните Аскольда?

— Офицер из 95-й бригады.

— Когда мы к ним приезжаем, он постоянно за нас переживает. Обстрел, подвал, ночь. А кому-то в туалет надо. Аскольд обязательно проводит. Мелочь вроде. Но. Понимаете, он ведь ничем нам не обязан. Мы волонтеры, у нас никакого статуса, он никакой ответственности формально за нас не несет.

Где-то внизу врубают музыку, чашки на столе вибрируют, Алмазова на мгновение замолкает.

— А вы какую музыку любите? — спрашиваю у нее.

— Я? Спокойную.

— Галь, альпинизмом как долго занимались?

— Долго. Я даже своего ребенка в альплагерь за собой таскала. А потом… Потом занялась автоспортом.

— Как это было? Расскажите.

— Случайно вышло. Как-то заехала на СТО. Это был то ли 1999-й, то ли 2000-й год. У меня была редкая по тем временам машинка — спортивная слепая мазда. Ко мне подошел человек, представился: Борис Петрович Пергат. Известный довольно гонщик, мастер спорта, чемпион Украины, судья. Он тогда как раз организовывал первые в Украине любительские ралли. "У вас, — говорит он, — такой автомобильчик — как раз для ралли. Хотите поучаствовать?" — "Хочу, — отвечаю, — но не умею". — "Я вас научу". Из пятидесяти экипажей женщина за рулем была только одна — я.

— Как результат?

— Когда объявляли первое место, прозвучало: "Мужчины, снимите шляпы…" И мое имя. Потом были другие соревнования — и любительские, и профессиональные.

— Выходит, открыли в себе дар. Сколько вам тогда было?

Смеется:

— Восемнадцать. Уже было, давно.

— На тот момент вы были состоявшимся человеком. И машинка такая не слабая… Чем вы тогда занимались?

— Бизнесом. Я как-то сразу после института попала в коммерческую компанию.

— Да-да, я заметил, у вас все "как-то сразу".

— Наша компания занималась производством моделек машин. Как-то мы завозили сырье на завод в Белгороде-Днестровском и там с нами рассчитались шприцами.

— Шприцами?

— Шприцами. Это был 95-й или 96-й год. Руководитель поставил мне задачу это все продать. И вот с этого началась, можно сказать, моя коммерческая деятельность. Мы реализовали первую фуру изделий, заработали огромные по тем временам деньги. И пошло-поехало. Затем меня пригласили в Киев, после появились собственные проекты.

Это волонтер-парамедик Ольга Башей (Кроха), незаменимый член команды экстренной медицинской службы

— То есть вы — топ-менеджер?

— Ну да. Когда начался Майдан, я была наемным директором в двух компаниях, плюс у меня есть собственный проект.

— Топ-менеджер все бросила и стала волонтером?

— Напрасно улыбаетесь. Я себя достаточно высоко оцениваю как топ-менеджера. Хотя один недостаток у меня все же есть. Я к деньгам равнодушна. Когда Майдан начался, практически все запасы на него потратила. А они у меня были… ну нормальные.

— Наверно, вы из состоятельной семьи?

— Да нет, обычная советская семья. Но я не помню, чтобы в детстве я в чем-то нуждалась.

— Волонтерить, значит, на Майдане начали?

— Раньше. Во время снежного апокалипсиса в марте прошлого года. Мы создали координационный центр в Facebook под названием Help Kiev. Ездили по больницам, раскапывали их. Помню, приезжаю в одну больницу, сама, на своей машине. Главврач выдает мне пять лопат. Что делать? Я пробежалась по улице, увидела солдат — тогда военных бросили город раскапывать. Говорю: "Пошли со мной".

— И они пошли?

— Пошли.

Адский ритм опять трясет столики. Мимо нас течет праздная публика.

Метаморфозы

Провожая взглядом подвыпившего хипстера, спрашиваю:

— Вы с фронта приехали и завтра туда возвращаетесь. Не раздражает праздный Киев?

Алмазова делает глоток, ставит чашку на блюдце и несколько секунд рассматривает ее, пытаясь найти ответ на дне:

— Перепад, конечно, серьезный. Но, вы знаете, не раздражает. Меня сейчас многое не раздражает. Попробую объяснить. После трагических событий на Майдане я как-то гуляла по городу и прошла мимо группки пьющей пиво молодежи. Они шумели, курили, матерились. Я этого очень не люблю. Но в тот момент подумала: "А ведь они тоже могли быть на Майдане". И я себя поймала на такой метаморфозе: они меня не раздражают.

— На фронте эта метаморфоза не улетучилась?

— Наоборот. Что касается матерной ругани, то теперь…

— …Теперь вы на нее сами переходите?

— Ни в коем случае. Но — не раздражает. И много каких-то таких нюансов, мелочей… Вот я, например, очень чистоплотный человек, до брезгливости, но это я вам так говорю, не для эфира. А там приходится спать в подвале, в одежде, умыться невозможно, носки поменять — тоже. Вокруг ребята, у которых нет возможности помыться. И ничего.

— Когда вы говорили об альпинизме, сказали, что в походе люди сразу проявляются. Но в альплагере собирается особый срез общества — студенты, какая-то спортивная интеллигенция. А на фронте перед вами представители всех слоев. И как они вам?

— 99% это те люди, которыми я восхищаюсь.

— Так много?

— Да, очень высокий процент, а я, поверьте, строгий человек. Но есть, конечно, один бич… Выключите диктофон. Выключили? Это пьянство. Я однажды им такой разнос устроила, кричала, что буду приезжать, и если запах почувствую, страшный шум подниму… Теперь включайте. В целом же отношение к людям стало лучше, намного лучше. И сравнение фронта с альплагерем правильное. У меня на фронте иногда бывает ощущение, что я как бы по спирали возвращаюсь в то время, когда ходила в горы: прежние чувства, прежние эмоции, — на этих словах Алмазова опять улыбается, почти смеется.

— Складывается впечатление, что вам в жизни все дается слишком легко: спорт, бизнес, даже война. Может, это всего лишь имидж?

До того как сесть за руль реанимобиля в зоне АТО, Галина Алмазова занималась автоспортом. На фото — ралли Ялта-2011

Алмазова продолжает смеяться:

— У меня папа кореец, а мама русская, наверно, вот это сочетание дало такой эффект. Хотя, если честно, я тоже плачу.

— Ехать завтра не страшно?

— Да я жду этой минуты! Когда я сидела за рулем "Ветерка", чувствовала в этой машинке свою ауру. Ехать надо, там же Шаман остался. А страх… Конечно, там бывают моменты, когда к тебе подкрадывается очковая змея, но это моменты.

— Чего вы по-настоящему боитесь?

В первый раз за время нашего знакомства Алмазова хмурится:

— Два года назад у мамы случился инсульт. И вот тогда я поняла, что не готова терять близких людей. И на фронте тоже. Когда передали, что Медведя ранило, а с Медведем мы давно сдружились, мне реально стало плохо. И страшно.

Помоги скорой помощи

Автомобили волонтерской службы экстренной медицинской помощи "ASAP EMC Хоттабыч" постоянно нуждаются в ремонте и техобслуживании. Помочь команде спасателей можно, перечислив средства на их счета.

Карта "Райфайзен Банк Аваль"
Raiffeisen BANK AVAL
4149 5070 1984 5708
Лысенко Илья
-----------------------------------------
Карта "Приватбанк"
4627 0822 0139 4049
Ольга Тищенко

Реквизиты:
Отримувач платежу: ПриватБанк
Установа банку: ПриватБанк
МФО банку: 305299
КОД ОКПО отримувача: 14360570
КОД ОКПО банку: 14360570
Рахунок отримувача: 29244825509100
Для поповнення карти 4627082201394049
Тищенко Ольга Николаевна, 2719113160
-----------------------------------
Beneficiary:
Acc. No 0479 /262002754373
LYSENKO ILLIA DZHONOVYCH
Bank of Beneficiary:
Raiffeisen Bank Aval JSC ("Raiffeisen Bank Aval" Public Joint Stock Company), Kiev, Ukraine S. W. I.F.T.: AVALUAUKKHA
Correspondent bank:
Corr. acc. 55022305
Raiffeisen Bank International AG Vienna
S.W.I.F.T.: RZBA AT WW

В зале темнеет. В этот момент я замечаю, что из посетителей остались только мы. Компания волонтеров ушла еще полчаса назад, постепенно разбрелись и другие посетители кафе. Уставшая официантка решилась подойти:

— Я прошу прощения, мы закрываемся.

— Да, конечно, — отвечаю я и обращаюсь к Алмазовой:

— Последний вопрос: какая у вас мечта?

— В Тибет хочу попасть, почему-то тянет туда. И еще… — она делает паузу: — Хочу родить девочку.

Читайте также: Повесть о настоящих человеках. Как Татьяна Маник спасла из плена украинского летчика

Прощаемся у эскалатора: мне на выход, Алмазовой — в паркинг. Смотрю вслед ей и думаю, что все у нее получится. Чувствуется в ней какая-то связь с космосом. Потому что вот эта легкость, уверенность… Стоп. Уже возле стеклянной вертушки вдруг понимаю: это не просто легкость. Это свобода.

Фото: AP, из личных архивов