Путин устарел лет на сто пятьдесят, - нейрохирург Генри Марш

Генри Томас Марш родился в Оксфорде. Его отец — профессор-юрист, в 1960-х стал одним из основателей Amnesty International. Мать в 1939 году бежала в Британию из нацистской Германии. Будущий хирург учился в престижной школе Dragon в Оксфорде и в Вестминстерской школе в Лондоне. Изучал политологию, философию и экономику в Окс­фордском университете. Проучившись два года, бросил, уехал в Ньюкасл, увлекся медициной, начав работать помощником в операционной. Окончательно решил посвятить себя этой специальности, когда у его трехмесячного сына Уильяма диагностировали опухоль головного мозга. Операция была успешной, сейчас сын здоров.

Марш впервые побывал в Киеве вскоре после развала Союза. "Приехал посмотреть, что же это за страна. Медицина здесь была в плачевном состоянии. Я сначала ужаснулся, а потом решил помогать", — говорит врач.

КТО ОН

С 1988 года нейрохирург-консультант больницы Св. Георгия в Лондоне. Марш первым провел операцию на головном мозге под местной анестезией. Командор ордена Британской империи. В 2014 году выпустил книгу "Не навреди. Истории жизни, смерти и нейрохирургии", которая стала бестселлером в Великобритании. Герой документального фильма "Английский хирург" (English Surgeon), получившего телевизионную премию "Эмми"

ПОЧЕМУ ОН

Хирург уже двадцать лет приезжает в Киев, чтобы помогать украинским коллегам делать сложнейшие операции. При поддержке Марша в 2001 году в столице открылся Международный центр нейрохирургии

Хирургия как честная игра

Вы стали врачом поздно, когда вам было за 30. Почему решили сменить профессию?

— Решение стать врачом не в последнюю очередь стало неким бунтом против отца. Папа был профессором в Оксфорде. То, что я тоже пошел изучать экономику и политологию, казалось мне слишком автоматическим решением.

В первые годы работы испытывали страх?

— Я и сейчас боюсь. Не так смерти пациента, как увечья. Есть вещи, которые хуже смерти. Это неполноценность человека после операции. Паралич. Главное, что нужно врачу, — быть честным с собой и с пациентом. Иногда врачи обманывают сами себя. Честность в профессии — мое Евангелие. В английской культуре глубоко укоренена идея честности. Мы называем это fair play (честная игра. — Фокус).

Недавно вы издали книгу, которая стала бестселлером в Великобритании. О чем она?

— Обычно книги становятся успешными, если в них написано об успехе. Я написал о неудачах и ошибках при операциях на головном мозге. Нейрохирургия все еще очень опасна и не всегда предсказуема. В то же время не оперировать в сотню раз опаснее. Это как в русской рулетке: с операцией к виску приставлен один пистолет, а при ее отсутствии — два. Хирургия — это постоянный риск для жизни.

Как изменилась нейрохирургия за последние годы?

— Стало меньше разрезов, травм. Появилось больше микроскопов, микрокамер и экранов. Но главное в том, что появились методы, которые предотвращают операции, если прийти к врачу вовремя.
Когда я был молодым и зеленым, однажды наблюдал, как коллеги делали операцию при аневризме аорты мозга. Оперировали на сосудах при раскрытом черепе. Я был шокирован, насколько это деликатная, захватывающая и опасная работа. А через несколько лет такое вмешательство стало не нужным. Появились технологии, которые упрощают работу врача.

Есть мнение, что хирурги — суровые, неэмоциональные люди. Согласны с этим?

— Хирурги не сухари без эмоций. Если бы врач не переживал за жизнь пациента, операции не были бы полны такого энтузиазма, страсти и ощущения свободы. Все это из-за переживаний врача за жизнь пациента.

Есть ли у вас любимые виды операций?

— Те, которые избавляют человека от ужасной боли. Какое-то время пациент может не чувствовать опухоли. А вот, скажем, при невралгии тройничного нерва такая боль, что смерть считают наградой. Операция излечивает это навсегда, за один раз. Облегчение колоссальное. Тогда я особенно счастлив. Кстати, первым в Украине такую операцию сделал именно я. Потом приглашал ваших врачей в Лондон, чтобы научились. Теперь без труда делают все сами.

Что нужно, чтобы стать про­фес­сио­нальным хирургом?

— 15 лет ежедневной тяжелой работы, чтобы стать среднего уровня нейрохирургом. Чтобы стать высококлассным, пожалуй, вдвое больше. Один известный британский врач много лет назад сказал: "Хирург должен иметь стальные нервы, сердце льва и руки женщины". А я думаю, что главное — иметь рядом коллег-профессионалов. Тех, кто указал бы на ошибки.

Много ли современная наука знает о мозге? Что еще остается неизвестным?

— Многие говорят: мозг работает, как компьютер. На самом деле это клише. Мозг — структура невероятно, просто необъятно сложная. Наука изучила нейроны, клетки мозга. Но мы даже не приблизились к тому, каким же образом мозг мыслит. Мы не знаем той точки, где появляется сознание. Это пока невозможно объяснить научными терминами. Однако факт, что все эти процессы — исключительно физиологический процесс. Человеческое поведение зависит от комбинаций генетических факторов. Не менее зависит от того, что нас окружает. Если полностью здорового ребенка с первых лет жизни окружить теми, кто все время молчит, ребенок не заговорит. Если спросить меня, верю ли я в жизнь после смерти, я скажу: нет, не верю. Многим это не нравится.

Генри Марш: "Самое ужасное — ощущение отсутствия перспективы. Все, что остается, это оглядываться в прошлое"

Как меняются ваши взгляды с возрастом?

— Заново молодым я быть не хотел бы. Чем старше становлюсь, тем глубже сочувствую пациентам. Чаще чувствую себя таким же пациентом. Когда уже многому научился, чаще начал ставить себя на место тех, кого лечу. С возрастом, конечно, задумываюсь над финалом жизни. Боюсь не смерти, а скорее слабоумия. Те, кто дожил до 80 лет, имеют 47% вероятности получить эту "болезнь старости". Это большая проблема в Европе и в США. Болезнь много исследуют, но идеальных лекарств так пока и не создали.

Что вы считаете главным в жизни?

— Счастлив тот, у кого смерть наступает быстро. Так умерла моя мама в 82 года. Несчастен тот, кто болеет и знает, что умрет. Самое ужасное — ощущение отсутствия перспективы. Все, что остается, это оглядываться в прошлое. В конце жизни важно иметь уверенность, что после нас что-то осталось. Дети, написанные книги, чья-то спасенная жизнь. Ведь это часть человеческой природы — надеяться, планировать образование или летние каникулы. Для человека важно уйти из жизни без чувства сожаления, раскаяния.

Болезни роста и болезни старости

Чем сейчас занимаетесь в Киеве?

— Консультирую по приглашению нейрохирурга Игоря Курильца. Но вижу, что некоторым врачам здесь я не нравлюсь — во мне видят конкурента. Из-за бедности медицина в Украине слишком уж коммерческая. Это вредит пациенту. Людям говорят, что нужна операция, а на самом деле без нее можно обойтись. В системе, где заработок врача зависит от количества операций, их будут делать больше. Такая же проблема в Америке. Разница лишь в том, что такие же операции там в двадцать раз дороже, чем в Украине. Есть две страны, где я видел поразительные различия между богатыми и бедными: это Украина и Америка. Возле тротуаров дорогие машины, а рядом — бездомные. В Европе этот контраст менее заметен.

Есть болезни, которые можно отнести к типично британским или к типично украинским?

— Украинцы болеют тем же, что и британцы. В Украине проблема в другом: в диагностике. Иногда люди затягивают визит к врачу и поздно диагностируют болезнь. При этом в Украине реже встречается болезнь Альцгеймера. Но это потому, что до "возраста слабоумия" у вас просто не все доживают.

Люди, которые долго живут, имеют "дорогие" болезни: с возрастом всегда лечить становится сложно и, соответственно, дорого. Преодолели одну болезнь — будете жить дольше, но умрете от более "дорогой". Вылечили рак — прекрасно. Но с возрастом приходит болезнь Альцгеймера. В наше время лечить ее дороже, чем онкологию. Поэтому, я бы сказал, хирурги не лечат людей. Они позволяют им немного дольше жить.

Украинская медицина сейчас на правильном пути?

— Впервые в Украину я приехал случайно. В 1992 году один английский бизнесмен хотел продавать здесь медицинское оборудование. Советская система медицины отставала от западной на много лет. Меня отвезли в больницу Скорой помощи на левом берегу Киева. Там я встретил этого безумного молодого человека (Игоря Курильца, украинского нейрохирурга и ученика Генри Марша. — Фокус). Он лечил травмы мозга, и условия, в которых он работал, были абсолютно ужасны. Игорь это честно признавал и спросил, могу ли я помочь. Через год Курилец приехал ко мне в Лондон учиться операциям на спинном мозге. Сейчас доступ к технологиям в Украине теоретически есть, но все оборудование непомерно дорогое. Особенно в кризис. Но прогресс идет еще и независимо от финансирования. Врачи путешествуют, учатся. Изменения к лучшему точно происходят.

Что именно надо изменить в системе нашей медицины?

— Рано или поздно ваша медицина достигнет европейского уровня. Вы сейчас на переходном этапе. Такой же период проходили и другие страны. Вам нужно прозрачное регулирование, высокие профессиональные стандарты. С этим пока не очень.

Демократия, ростки которой завоевали на Майдане, — ничто без независимых судов. Но история показывает: на то, чтобы выстроить настоящее правосудие, уходят сотни лет. Вы начали, но дорога будет долгой. Коррупция укоренилась так, что стала естественным явлением. Я, честно говоря, смеялся, когда членами ЕС стали Румыния и Болгария. Там уровень коррупции не ниже, чем в Украине. В Греции вообще не попадешь на прием к врачу, не положив ему в карман купюру.

Какие настроения в отношении Украины преобладают сейчас в Великобритании?

— Много лет в Англии и в США я говорил коллегам, что Украина со временем станет важной для мира. Меня спрашивали: "Украина? Где это? Это часть России?". Я нервно отвечал: "Конечно, нет". И вот весной прошлого года события из Украины были везде на первых страницах и в топе новостей на телевидении. Говорю коллегам: "Я же вам говорил, а вы не верили. Украина — водораздел, где встречается Европа и Россия". Они молча соглашались.

Генри Марш: "Демократия, ростки которой завоевали на Майдане, — ничто без независимых судов"

Вы были на Майдане?

— Да. Впервые в декабре позапрошлого года, когда протест был мирный. Тогда я неделю работал с доктором Курильцом в клинике как раз неподалеку. Улетел в Лондон, а через два дня произошла первая стычка: беркутовцы избили студентов. Позвонил Игорю, когда смотрел эти ужасные сцены по телевидению. Срочно купил билет в Киев на следующее утро. Испытывал потребность увидеть все собственными глазами. Уже на месте почувствовал, что Майдан и Антимайдан — это как правда и ложь. Как подлинность и фейк. Вернулся через три месяца, сразу после расстрела. Черный дым, печаль, депрессия.

• Читайте также: Фантомные боли врача. Один день из жизни Андрея Гука, нейрохирурга и майдановца

А каким вам видится Путин?

— Путин ведет себя очень старомодно. Мне кажется, он устарел лет на сто пятьдесят. Так, как он, вели себя во время расцвета империй. Британцы когда-то тоже считали ирландцев тупыми крестьянами. Но этот период мир давно пережил. Путин этих изменений не чувствует. Видимо, ему никто не говорит о реальном положении вещей. Что будет дальше — спросите его самого.

Фото: Сергей Старостенко