Не уберег. Куда Путин ведет Россию

"Берегите Россию!" — фраза, вместе с которой Борис Ельцин передал Владимиру Путину полномочия в 1999-м, давно стала легендарной. Однако что именно призывал сохранить экс-президент? - пишет The Economist. Новую страну, которая появилась на политической карте после революции 1991-го, или старую Россию, восстановленную после краха советского режима? В отличие от других постсоветских республик, Россия не могла праздновать независимость от Советского Союза, так как была его ядром, основой. Прицепить свой вагон к поезду НАТО и ЕС она тоже не могла — просто потому, что была слишком большой.

В 1990-е годы россияне получили свободу не благодаря ставшим на путь истинный государственным институтам, а скорее из-за переизбытка политиков, неэффективности служб безопасности и позиции Ельцина. Его легитимность и народная поддержка стали последствием отторжения россиянами коммунистической системы.

Отвергнув коммунизм, Ельцин и его коллеги не смогли предложить новому посткоммунистическому государству ни четкой национальной идеи, ни новых целей. Вместо этого они стали преподносить Россию как наследницу царской Российской империи, позаимствовали многие ее символы, в том числе флаг. Советскому периоду была отведена роль некой аномалии, прервавшей ход истории могущественного государства.

Революция 1991-го обошлась практически без жертв, - продолжает журналист The Economist. А все потому, что старая номенклатура сохранила за собой практически всю экономическую и политическую власть. Это не способствовало появлению новой элиты. Ей неоткуда было взяться, за 74 года советской власти в стране не осталось никого, кто мог бы ею стать. Олигархи, которые в 1990-е контролировали российскую экономику и СМИ, хоть и напоминали представителей элиты, но таковыми не были, они не чувствовали ответственности за свою страну.

В 2000-м на роль своего преемника Ельцин выбрал Путина — отчасти на это решение повлияли провалы и внутренние дрязги прозападного правящего класса.

К тому времени российская экономика начала получать дивиденды от перехода на рыночную экономику, в стране стали открываться многочисленные кофейни, появился первый супермаркет IKEA.

Путин не был ни либералом, ни сталинистом. Его манифест, опубликованный накануне нового тысячелетия, посвящен ценности сильного централизованного государства для российского народа. Результаты опроса, проведенного в 2000-м, показывали, что 55% населения ожидали, что Путин вернет России статус великой и уважаемой страны, что большинство россиян отождествляли с "державой, внушающей страх другим странам".

Путин поступил логично: включил советский период в исторический континуум российской государственности. Вскоре после прихода к власти он приказал восстановить советский гимн, который был упразднен после развала СССР. На музыку, написанную в 1938 году, в разгар сталинского террора, были положены новые слова. Российские либералы съежились, но большинство людей отнеслось к этому, как к довольно безвредному символическому реверансу в сторону стареющих избирателей Коммунистической партии. Казалось, что после десяти лет свободы при Ельцине Россия больше никогда не вернется к сталинизму.

На пресс-конференции в 2004-м Путин заявил: "Несмотря на все трудности, нам удалось сохранить ядро этого гиганта — Советского Союза. И мы назвали новую страну Российской Федерацией". Его не интересовали ни коммунистическая идеология, ни безнадежная советская централизованная система планирования. Что действительно было важно для него: госструктуры, которые одинаково хорошо служили и Российской империи, и Советскому Союзу.

Пытаясь сохранить ядро старой империи, Путин уничтожил все альтернативные центры власти. Он упразднил прямые региональные выборы, стандартизовал законодательство по всей России и назначил своих представителей на руководящие должности в регионах. Таким образом он разрушил принцип федерализма, который обеспечивал России единство и политическую стабильность во время экономических потрясений 1990-х годов. Как Сталин и некоторые другие его предшественники, Путин свято верил и продолжает верить в то, что Россия как страна с большой территорией и этнической неоднородностью может сохранить свою целостность только за счет централизации экономических ресурсов и политической власти, а лучший способ этого достичь — задействовать службы безопасности.

Москва, Санкт-Петербург и даже Казань являются современными европейскими городами. У них очень мало общего с Чечней, живущей по законам шариата, которая, в свою очередь, имеет мало общего с мрачными маленькими городками в отдаленных районах России, ядром путинского электората. Единственным способом примирить эти миры стала бы децентрализация и политическая конкуренция. В статусе федерации, каждый округ которой работает по собственному плану, Россия смогла бы добиться большего, чем действуя как централизованное государство. Впервые идея о создании "Соединенных Штатов России" была озвучена декабристами в 1825 году.

Избежать подобной реорганизации Путину помогло бы общее прошлое. В наличии имелась только одна история — советская победа во Второй мировой войне. Этот триумф человеческих ценностей был заново представлен как образец государственной власти. Сакрализация этой победы и роли Сталина стала главной идеологической основой бархатного путинского сталинизма, замаскированного под патриотизм — старую смесь русского православия, государственного национализма и автократии.

России как победительнице во Второй мировой войне никогда не приходилось отвергать сталинизм, так, как Германии пришлось поступить с нацизмом, хотя эти два режима были очень похожи. То, что Кремль назвал "Мемориал", некоммерческую правозащитную организацию, привлекающую внимание общественности к преступлениям сталинского режима, "иностранным агентом", синонимом слова "шпион", следует расценивать как знак неуважения к миллионам жертв сталинского режима.

"Путинизм — модифицированный вариант репрессивной и централизованной государственной системы, имитирующей советский стиль тоталитаризма", — пишет российский социолог Лев Гудков из Левада-Центра. Но при всех своих недостатках Путин не является кровожадным тираном. Несмотря на то, что президент прибегает к принуждению и точечному насилию как дома, так и за рубежом, он не хочет, да и не в состоянии воспроизвести экономический фундамент сталинского режима или запустить режим террора. Его система использует более тонкие методы контроля и манипуляции: фальсификацию результатов выборов, деморализацию или кооптацию либеральной оппозиции и, самое главное, внедрение телевидения в качестве инструмента пропаганды.

Старые раны

Современная российская националистическая и антиамериканская пропаганда действует гораздо эффективнее своей советской версии, поскольку люди сами предпочитают верить ей. Пропаганда нового поколения играет на чувствах ревности, обиды и виктимизации. По словам Гудкова, российская телевизионная пропаганда использует синдром "выученной беспомощности", психологического состояния, в котором неоднократно обманутые люди опускают руки и начинают верить, что "от нас ничего не зависит". Наличие могущественного соперника вроде Америки лишь способствует развитию ощущения провала и слабости. Причиной антиамериканизма является не реальное взаимодействие между двумя странами, а внутренние неудачи России.

Сдержанно-агрессивное поведение Штатов позволяет Путину считать себя лидером воюющей страны.

Высокая поддержка Путина (82%) как главы государства, противостоящего американской агрессии, резко контрастирует с глубоким презрением, которое россияне чувствуют по отношению к правящей элите, воспринимаемой ими коррумпированной, аморальной и черствой. Они приветствовали аннексию Крыма, но не хотят брать на себя ответственность за него. Внешний мир их почти не интересует, зарубежные путешествия заботят их гораздо меньше, чем семья и трудоустройство. У них нет ни малейшего желания воевать.

Мнимое возрождение России не является признаком силы, оно говорит о глубокой слабости и неуверенности. Анахронический госаппарат не может справляться с современными проблемами, разрешать противоречия и несправедливости или предложить хоть какое-то видение общего будущего. Региональное разнообразие России, растущее неравенство и контраст между городским средним классом и патерналистской периферией остаются причинами внутренней напряженности.

Доминик Ливен, британский историк, изучающий Российскую империю, отметил: "На протяжении большей части российской истории... агрессия была тем же, что и выживание. В ХХ веке царская и советская Россия разбили себя на куски, пытаясь конкурировать сначала с германским блоком в Центральной Европе, а затем с англо-американцами. Ограниченное восстановление российской власти при Путине не скрывает истинное состояние России: сейчас она слабее, чем была когда-либо за последние 300 лет".

Путин уведомлен о проблемах, он наверняка ищет пути изменения системы, которые бы позволили сохранить личную власть и решить проблему выборов и легитимности. Он может позиционировать себя в качестве нового национального лидера, русской версии Дэн Сяопина. Это позволило бы ему сочетать конфронтацию с Западом с некоторой степенью экономической либерализации (недавно президент назначил Сергея Кириенко, либерала конца 1990-х, на должность заместителя начальника штаба). Но Россия — не Китай. Как говорил французский политический деятель Алексис де Токвиль, самый опасный момент для плохого режима — когда он начинает реформироваться. Российскому президенту придется это учесть.

Российская империя была готова к трансформации еще в 1914-м, но желание Николая II править в стиле абсолютного монарха XVII века сделало ее невозможной. В 1930-е годы империя не треснула по швам только из-за насилия и сталинского железного кулака. После того как Советский Союз наконец распался в 1991 году, новый режим получил шанс в течение десятилетия развивать федерализм. Но с тех пор, как Путин пришел к власти, он пытается удержать единство России теми же анахроническими методами, которые принесли его стране упадок и политические потрясения на более раннем этапе ее истории. В 1991-м году Россия начала трансформацию в современное национальное государство. Если этот процесс не будет завершен, тогда то, что Путин пытается презентовать как возрождение своей страны, на самом деле может стать одним из финальных этапов ее упадка, - делает вывод The Economist.

Перевод Анны Синящик
По материалам The Economist