Договориться с Сатаной. Как иранский вопрос проверяет на прочность конструкцию США — Европа

Во время торжеств по случаю 40-летия Исламской революции Верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи пожелал смерти Дональду Трампу и его ближайшим соратникам, добавив, что не имеет ничего против американского народа. Эти посылы сами по себе немногого бы стоили, если бы к юбилею своей теократии Тегеран в глобальном смысле не стал играть роль яблока раздора в отношениях между Вашингтоном и Брюсселем.

Реформы и беспорядок

В мае минувшего года Наджмех Бозоргмер из Financial Times опубликовала заметку, открывающуюся симптоматичным вопросом: "Начался ли отсчет до краха Исламской Республики Иран?" Она процитировала проницательного иранского бизнесмена: "Проблема в том, что если Исламская Республика реформирует себя, то от нее ничего не останется. А если она откажется реформироваться, то погибнет". Искушенные аналитики тут же заметили, что бизнесмен воспроизводит наблюдение Алексиса де Токвиля, прославившегося в качестве автора трактата "Демократия в Америке": авторитарные режимы уязвимее всего тогда, когда пытаются провести реформы.

Нынешнего президента-реформатора Ирана Хасана Рухани может постичь та же участь, что и шаха Мохаммеда Реза Пехлеви — реформатора во внешней политике и архитектора изощренно жестокого режима в политике внутренней. Разница лишь в том, что последний проводил радикальную вестернизацию с ориентацией на США. За­игрывание же Рухани с Вашингтоном закончилось одновременно с эпохой правления Барака Обамы.

Шанс Тегерана на политический прорыв был связан именно с фигурой первого в истории Соединенных Штатов афроамериканского президента, а главнейшая задача Рухани — добиться максимального ослабления санкций до окончания срока каденции Обамы. Это удалось благодаря заключению в 2015 году ядерной сделки, по условиям которой Иран брал на себя обязательство допустить на свои атомные объекты инспекторов МАГАТЭ, а страны Запада брались пошагово снимать наложенные санкции.

Снятие эмбарго с нефтяного экспорта подкинуло вверх показатели ВВП Ирана, но до рядовых граждан эти деньги почти не доходили. Безработица, скользнув вниз в 2016-м, вновь вступила в свои права год спустя. Среди молодежи ее показатель, по разным оценкам, пребывал на уровне от 20% до 40%. Иранский риал постепенно обесценивался. Покупательная способность населения снижалась. Цены на продукты питания росли примерно на 20% в год. При этом некоторые аналитики считают, что более половины жителей страны можно отнести к числу малоимущих.

Все это обернулось разочарованием в обществе, чьи надежды связывались не просто с тем, что Рухани удастся договориться с "Большим сатаной", но и с улучшением жизни народа. Консервативная часть политической элиты попыталась использовать это недовольство и вывести народ на улицы. Новый 2018 год страна встретила под знаком таких выступлений. Но и в напряженные дни того января, и позже переворота не случилось. Отчасти потому, что рахбар (Верховный руководитель) Хаменеи выказывал поддержку нынешнему президенту. Не в силу своих симпатий реформаторскому движению, а из опасений за стабильность системы. Прежде­временный уход Рухани мог бы подорвать доверие к институту президентства, что чревато непредсказуемыми последствиями для всего государственного устройства.

О богатстве рахбара ходят легенды. Милое его сердцу коллекционирование трубок, тростей, перстней и лошадей общей стоимостью в несколько миллионов долларов кажется изящной безделицей в сравнении с его личным состоянием. Мохсен Махмалбаф, известный иранский кинорежиссер, сценарист и оппозиционер, в своей статье 2009 года "Секреты жизни Хаменеи" называл цифру $36 млрд, из которых $30 млрд принадлежат лично аятолле, а $6 млрд — его семье. Еще более впечатляет оценка информационного агентства Reuters. В его исследовании 2013 года утверждалось, что Хаменеи управляет бизнес-империей с активами $96 млрд. Это склоняет чашу его собственных весов отнюдь не в пользу революций.

То, что в Вашингтоне не так давно предрекли усиление "нескоординированного протестного движения", вызванного внутренними иранскими разногласиями между находящимися у власти центристами и местными консерваторами, говорит о квалифицированной работе Национальной разведки США. И одновременно указывает, на какой струне смогут сыграть противники Рухани: на призывах к более жесткой "конфронтационной позиции по отношению к США и их союзникам". Внушенная ненависть к США — это то, что может стать частью движущей силы для смены власти в стране без покушения на основы теократии. После того как в Белом доме объявили о выходе из ядерной сделки, это чувство стало доминирующим внутри иранского социума. Однако так ли уж неправ Дональд Трамп, когда 8 мая минувшего года огласил этот вердикт с обоснованием: Соединенные Штаты располагают доказательствами того, что Иран продолжает разработку ядерного оружия, тем самым нарушая Совместный всеобъемлющий план действий?

Иллюзия сделки

С самого начала своего пребывания на посту главы государства Трамп демонстрировал откровенный скептицизм по поводу обещаний Тегерана заморозить ядерную программу. Его претензии главным образом сводились к тому, что Иран продолжал проводить испытания ракет под предлогом развития космической отрасли. Вдобавок допуск инспекторов МАГАТЭ во многом так и остался пожеланием на бумаге.

Недоверие Трампа, как выяснилось, было обоснованным. Осенью 2018 года военно-космические силы Корпуса стражей исламской революции дважды блеснули своими достижениями, которые прежде маскировали под "мирный космос". В сентябре они обрушили ракетный удар по позициям курдов в Ираке, а в октябре накрыли ту часть территории Сирии, которая якобы была прибежищем для организаторов теракта в иранском Ахвазе.

Иными словами, в действиях руководства Ирана, и в первую очередь президента Рухани, было достаточно примирительной риторики и изображения готовности к диалогу с Западом, чтобы выгодно продать миру новый имидж страны. При этом реальных уступок, касающихся ядерной сделки, насчитывалось крайне мало. Опыт размытия образа "страны-угрозы" был настолько успешным, особенно в отношении Европы, что некоторые аналитики даже посоветовали перенять его России.

Скорее всего, на такую бы манеру поведения мог клюнуть Брюссель. Но у Вашингтона, несмотря даже на длинный шлейф симпатий Дональда Трампа к Владимиру Путину, иные подходы к Москве. Не говоря уже о Тегеране.

Уже из первой публичной речи Майка Помпео в должности госсекретаря в мае 2018-го иранское руководство узнало о дюжине требований, предлагавших выбор: либо Тегеран прекращает исповедовать ту политику, которая была его визитной карточкой последние 40 лет, либо США будут добиваться краха нынешнего режима, в какие бы одежды он ни рядился. Выступление спровоцировало в Twitter активность хештега #RegimeChangeIran — "Смена режима в Иране". Перспектива краха антиамериканской теократии стала вдохновляющим началом для многих американцев, а также иранских эмигрантов и жителей Ирана, давно мечтающих об изменениях на родине.

В этом оживленном движении в числе прочих принял участие Реза Пехлеви, сын свергнутого шаха. Как написала на днях The Washington Post, в минувшем году он обошел "мозговые центры" Вашингтона, призывая к "демократической революции" в Иране. Едва ли это свидетельствует о его желании увидеть американскую интервенцию в его страну, ведь наследный принц всегда проповедовал опору на собственные силы, даже когда вел речь о нейтрализации иранской атомной программы. Несколько лет назад, еще до подписания ядерной сделки, он предостерегал горячие головы в американской политике: атака войск США и Израиля не сможет уничтожить саму программу, однако сыграет на руку исламскому режиму. Взамен этого он предлагал мобилизовать против руководства Ирана "лучшую армию в мире, сам иранский народ", имея в виду своих сторонников внутри Исламской Республики.

Вряд ли Пехлеви для Трампа и Помпео мог служить авторитетом, к которому стоит прислушиваться, но действуют они сейчас так, будто действительно делают ставку на "иранский народ". Доведенный до отчаяния, тот должен не только выступить против установленного режима, но еще и выиграть. Представить такой триумф воли невооруженных людских масс, лишенных явных лидеров, трудно. Корпус стражей исламской революции и ополчение "Басидж", готовые защищать систему и имеющие к этому серьезные финансовые стимулы, насчитывают 300 тыс. хорошо вооруженных и обученных людей. "Хезболла" и прочие силы, которые Тегеран давно прикармливает за рубежом, также могут прийти на выручку. Упования на то, что одним таким выстрелом можно убить сразу двух зайцев — свергнуть теократию, в значительной степени вскормившую джихадистские движения в арабском мире, и решить проблему ядерной программы, — слишком самонадеянны. Вдобавок Вашингтон в идеологической и санкционной войне с Ираном лишился привычных европейских союзников.

Брюссель vs Вашингтон

Позиция Евросоюза в отношении Ирана и ядерной сделки с ним напоминает безнадежную попытку воплотить в жизнь поговорку про сытых волков и целых овец. Это порождает соответствующие действия, которые противоречат друг другу. События недавних дней в этом смысле показательны.

31 января на сайте МИДа Германии появилось совместное заявление глав внешнеполитических ведомств Франции, ФРГ и Великобритании. В нем сообщалось "о создании INSTEX SAS (инструмента для поддержки торговых обменов), механизма, предназначенного для облегчения законной торговли между европейскими экономическими операторами и Ираном". Новшество, идущее на смену системе SWIFT, которой Тегеран лишили американцы, станет открытым для субъектов третьих стран, желающих торговать с Ираном, и будет работать "по самым строгим международным стандартам в вопросах борьбы с отмыванием средств и финансированием терроризма, с соблюдением санкций ЕС и ООН".

Прошло буквально несколько дней, и Совет ЕС выпустил документ, в котором выражается тревога из-за разработки и испытания Тегераном баллистических ракет. В нем содержится призыв к иранским властям воздержаться от подобной деятельности. Вдобавок сообщается о введении санкций в отношении двух граждан и одной компании Исламской Республики в связи с их "враждебной деятельностью на территории стран-членов".

На следующий день прилетела ответка-комментарий от иранского посла в Украине. Краткое содержание его таково: Тегеран продолжит работу над программой разработки и запуска баллистических ракет и не будет вести с ЕС переговоров о его прекращении. Возможно, существует более изысканный способ послать европейских партнеров с их обеспокоенностью куда подальше, но и тот, что продемонстрировал господин посол, отличается неоспоримой искрометностью.

Попытка обнаружить логику в действиях коллективного Брюсселя обречена на провал. Если только не принимать во внимание, что Старая Европа между сегодняшней выгодой и завтрашними политическими рисками, как правило, выбирает первое. Потом пишутся манифесты и воззвания, сочиняются плачи об утраченных культурных и прочих ценностях и т. д. Но вначале — скрупулезный подсчет сальдо от дешевых нефти и газа. Примерно так происходит в отношениях с Россией. По той же схеме выстраиваются отношения с нынешним Ираном.

Становясь в очередь за "иранской выгодой", европейские страны даже не замечают, что здесь же, толкая их под локоть, "толпится" Россия. Вот одна из красноречивых новостей: Москва и Тегеран, по сути, отказались от доллара во взаимных расчетах. Об этом заявил российский посол в Иране. По его словам, страны будут опираться на нацвалюты, а "в случае острой необходимости — на евро". Понятно, что от этого замаха до реальных шагов — дистанция огромного размера. Особенно в РФ. Но само направление — то же самое, что и у европейцев. К тому же Россия уже неоднократно заявляла, что готова подключиться к работе INSTEX, однако ей "нужно четкое понимание того, каким образом и в какой форме это может быть сделано".

Иранский вопрос не первый и, вероятно, не последний, проверяющий на прочность конструкцию, которую принято называть словом "Запад". Но он из тех, что, возможно, лучше других демонстрирует ахиллесовы пяты в связке США — Европа. И если сегодня эту "болезнь" еще можно вылечить терапевтически, то не исключено, что завтра для этого понадобится хирургия — не только политическая, но и военная. И вина за такое положение вещей будет лежать не на Вашингтоне, а на Брюсселе.