Город Ха, планета А, художник Б. Сергей Братков о харьковском авангарде и проломах Майдана

С 16 декабря 2017-го по 18 февраля нынешнего года в киевском Национальном художественном музее проходит масштабная выставка "Город Ха", представляющая харьковский авангард за последние сто лет от эпохи модернизма до постмодернизма и постпостмодернизма. Сергей Братков вместе с Татьяной Тумасян, директором Харьковской муниципальной галереи — кураторы этой выставки.

Сергей Братков часто бывает в Украине — приезжает, участвует в выставках, организовывает проекты. В 2007-м он представлял Украину на Венецианской биеннале. Каждый год привозит учеников на Международный симпозиум современного искусства "Бирючий"; выставляется в PinchukArtCentre; во время Майдана снимал здесь. Если не знать, что он живет в Москве, что уехал еще в 2000-м, кажется, будто и не уезжал — да и паспорт у него украинский.

Братков как художник, фотограф давно уже гражданин мира: персональные выставки во многих странах, работы — в музеях Бельгии, Германии, Испании, США, Франции, Хорватии, Швейцарии. "Радикальный эксперимент", "провокативность как метод", "брутальная откровенность, насыщенная иронией", "остросоциальный вызов" — так характеризуют арт-критики его авангардное искусство. А начиналось все в Харькове, в 1980‒1990-х: группа молодых фотографов "Госпром", экспериментальное художественное объединение "Литера "А"", фотоарт-коллектив "Группа быстрого реагирования".

Генеалогический дуб харьковского авангарда

Авангард — искусство протеста, нонконформистское. Против чего протестовали своим искусством представленные на вашей выставке левые художники 1910‒1920-х, Бахчанян и концептуалисты в 1960‒1970-е, Борис Михайлов и вы сами в 1980‒1990-е?

— Авангард — это прежде всего новаторство в форме. Протестное состояние художника — его мотор к созданию новых по форме произведений. Этим мотором служил разрыв с традиционным академическим искусством. Художники-авангардисты из Харькова первого поколения не были левыми по отношению к власти. Власть использовала авангард в своих политических целях, будучи ему чуждой. Когда задачи власти были выполнены, она дистанцировалась от этих художников. К их чести они не стали сотрудничать по новым правилам, законсервировались и самоустранились от навязываемых властью новых доктрин. И этот путь неподдакивания власти, нераспространения лжи был честным и граждански оправданным.

Фонды, которыми мы располагали при подготовке выставки, это немногочисленные работы харьковских авангардистов из собрания Национального музея и скромных украинских частных коллекций, охватывающий период с 1920-х годов. В этих работах художники выступают как дизайнеры — конструкторы новой жизни, примеряя слово в футуристической эстетике. Их творчество стало отправной точкой для нашей выставки: отображение преемственности слова и текста в харьковском искусстве.

На смену реабилитированным в 1960-е и вернувшимся в стены Художественно-промышленного института Ермилову и Косареву пришли конструкторы-технари без художественного образования: Бахчанян и Михайлов. Два уникальных художника, два концептуалиста. В тоталитарном брежневском режиме инакомыслие проявлялось в форме пародии и карикатуры. "Неоконченная диссертация" Михайлова — шедевр подмены понятия диссертации как значимой для советского времени константы на спектакулярное всматривание в действительность. Какой бы ни была критика в адрес художественного института, но традиции конструктивистской композиции и цветоведения легли в основу творчества Куликова и Гонтарова, а позднее — Борисова, Пичахчи, Есюнина, Старикова. Виталий Куликов соединил посткубизм с социальной карикатурой. Гончаров — автор критикуемых в то время монохромных работ с четкой линией горизонта — был представлен на выставке сатирической картиной с трахающимися собаками на фоне стены с объявлениями вроде "вылечим геморрой". Можно представить, что это означало для заслуженного члена Союза художников в 1990-е.

Молодые критикуют вашу выставку. Может, потому что вы и другие для них уже классика, а классику авангард сбрасывает с парохода современности?

— Что на это ответить? Организаторы — не ангелы, вижу недостатки, где-то согласен с критикой.

Я извинился перед всеми не попавшими на выставку достойными художниками. Критика в молодежной части экспозиции касается не представленных в ней некоторых авторов, работающих с протестными смыслами. Но пространства трех залов было недостаточным, и мы концентрировались больше на формальном векторе, не показывая, к примеру, политические работы "Группы быстрого реагирования".

Интересно было бы услышать от них критику идей и смыслов в работах их сверстников, попавших в экспозицию. Тем не менее у меня нет чувства, что кто-то сбрасывает с палубы кого-то с черным мешком на голове. С Татьяной Тумасян на этой выставке мы были волонтерами Харькова. У оппонентов есть возможность устроить свою выставочную версию харьковского авангарда, без денег, на энтузиазме. Буду этому только рад. Это относится и к среднему поколению, которое по-своему критикует "Город Ха".

Говорят, и ваша выставка как бы закрепляет это, что Харьков — столица украинского авангарда. Но не страдает ли Харьков мегаломанией? Тот же Бахчанян в тексте "Харьков", который у вас на выставке, издевается в этом отношении над городом: "В Харькове живут и работают 2174 лауреата Нобелевской, Ленинской, Сталинской и Шевченковской премий" и т. д.

— Не страдает. Кажется, что Харькову не хватает этого самосознания. Но есть спасительная самоирония. Хочется еще больше дерзких, по-детски искренних, незашоренных грантами с их политической ангажированностью художников. Думаю, что наша попытка застолбить свое специфическое место в украинском искусстве на киевской площадке имела резон.

Итоговой, суммирующей и, должно быть, самой концептуальной работой выставки стала "Генеалогия харьковского авангарда" Марии Волчонок, Гамлета Зиньковского и Павла Макова, где собраны все-все-все и между ними проведены связующие линии, но что именно связывает их — догадывайтесь. Вот вы, например, там, с одной стороны, связаны с Борисом Михайловым (что понятно), а с другой — с живущим в Мюнхене писателем и художником Александром Мильштейном.

— Да, это дерево и у меня вызывает вопросы. Очень разные на нем плоды висят. Ходил под ним, как кот ученый… В отличие от одесского метафизического концептуализма, харьковский имеет социальные корни, и его связывают люди с разночинными мироощущениями, такие как Михайлов и Мильштейн. Но на историю харьковского искусства нет единого взгляда внутри Харькова, поэтому этот дуб — как бы не совсем дуб.

Майдан как искусство

Вы как-то говорили, что для отснятого вами на Майдане должно пройти время. Еще не прошло? Вы эти фотографии и видео до сих пор не показывали, не выставляли?

— "Оранжевую революцию" выставлял во дворе московской галереи "Риджины" в день выборов Ющенко.

В 2014-м в Киеве снял не что-то такое особенное, что могло бы спустя четыре года сделать сенсацию, но все же я был гостем с острым взглядом. Поезд из Москвы приходил рано утром. В пустынном зимнем городе на меня сразу произвели впечатление баррикады. Я смотрел на них через объектив камеры, и мне показалось, что в центре их зияют проломы, что-то вышло из них, как будто из консервной банки, выгнув металл наружу. Вернувшись, хотел сделать их большие изображения с этими рваными металлическими дырами. Но испугался сам себя.

Если "политика — искусство возможного", то Майдан — экспериментальное, авангардное искусство? Эксперимент удался?

— "Разрушение молодит" — слова Вальтера Беньямина. Да, это так. С одной стороны, эти события встряхнули страну и привели ее в движение. С другой — его целью было создание европейской формы государственного устройства, к которой не то что низы, но и верхи оказались не готовы. Может быть, дело в форме?

В какую сторону изменилась Украина за последние четыре года?

— В лучшую. Снизу появилась часть людей, ощущающая себя гражданами страны, отвечающих за ее судьбу. У них есть дети, или они появятся, и таких граждан будет становиться больше и больше.

Как вы оцениваете то, что происходит сейчас в Украине? Что именно в общественной жизни вызывает ваш интерес как художника?

— Борьба за сохранение государственности, за слом коррупционной ментальности, за свое достойное место в цивилизованном мире. Интересны формы самоорганизации людей, они похожи на процессы, происходящие в искусстве.

А что вызывает гнев и протест?

— Неискренность власти.

В одном интервью 2010 года вы сказали, что во время поездки по Украине Донбасс произвел на вас гнетущее впечатление. Не предощущалось ли в нем тогда то, что происходит там сейчас?

— Готовясь к выставке в "Пинчук-арт-центре" в 2010-м, объездил всюУкраину. На Донбасс мы отправились на машине из Харькова к маме моего товарища. Когда съехали с трассы, в глаза бросились измельченные в щебень панельные плиты жилых домов. Видно, кто-то их разбивал, чтобы сдать арматуру на металлолом. В доме вдовы шахтера было прохладно. Мама моего товарища не могла в течение двух месяцев получить причитающуюся ей норму отпуска угля для отопления дома. С рассветом я поднялся на старый террикон. Бульдозер сровнял его верхушку. Находиться там было невозможно. Пары серы не давали дышать. Подойдя к самому краю, увидел в багровом зареве горизонта Алчевский металлургический комбинат. Справа в свежевырытом карьере затрещал мотор мотоцикла, вытаскивающий из норы-копанки чугунную ванну, наполненную нелегальным углем. Слева — громадное кладбище, непропорциональное жителям поселка, в желто-голубой краске могил. Мне показалось, что жить там просто невозможно. И что там людям было терять?

Чемодан, вокзал, "Реджина"

Какие чувства у вас рождаются при воспоминании о позднесоветском времени?

— Радость от того, что был молодым и занимался тем, чем хотел,— искусством. И горечь от того, что рядом были родители в преклонном возрасте. Они не имели достойную старость, отдав работе всю свою жизнь.

А 1990-е были для вас предотъездными или ваш отъезд был спонтанен?

— Уехал, когда мне было сорок лет. Галерея "Риджина" предложила с ней работать.Такое у меня было впервые, и я собрал чемодан.

Сегодня экспериментальным, провокативным искусством в России заниматься сложнее, чем в 2000-е?

— Скажу о себе. Почти каждый день прихожу в мастерскую, запираю дверь и им занимаюсь. И для этого сейчас больше времени, чем было в 2000-е с рынком и c западной любовью. Теперь русские художники сидят больше дома, как при Брежневе. В качестве куратора я сделал в "Риджине" посмертную выставку Стаса Волязловского — друга моего, провокатора и редкой художественной силы автора. Она еще месяц провисит на "Винзаводе".

• Читайте также: Сломать рамки. Как Роман Михайлов препарирует страх

Какие ваши следующие проекты в Украине, в России, в мире?

— Сборник видеоработ, снятых вместе с моим братом в поселке Южный под Харьковом с 2009-го по 2017-й, покажут в феврале в венской галерее Кристины Кениг (Christine Konig Galerie), в апреле — персональная выставка в "Риджине". Приятно, что трое моих студентов вошли в число финалистов "Пинчук-арт-прайс", и вы увидите их на выставке в конце февраля в "Пинчук-центре". Летом в Италии пройдет первое биеннале европейских арт-академий, и мой класс выбрали для участия в нем.