Мнение: Донецкие. Ярлык особого назначения

Слово "донецкие" давно превратилось в социальный диагноз. Тому, кто им регулярно пользуется, обычно невдомек, насколько разные люди живут в восточном регионе

Related video

"Донецкие". Именно так, во множественном числе и с оттенком презрения в голосе. Особенно глумливо это звучит в украинской речи без перевода и с русским аканьем – "данецкие".

Год назад в плацкартном вагоне поезда Киев – Донецк я узнал, насколько сильные эмоции могут скрываться за этим словом. Пятеро столичных молодцев на подъезде к конечной станции наперебой выражали свое отвращение к пейзажам за окном и даже к воздуху: им было омерзительно само пространство, где живут "донецкие", а самих дончан они называли "быдлом". Если учесть, что ночью в купе парни вели себя как первосортные свиньи и огромными дозами пили "за Троещину", то эта картина сурового морального осуждения выглядела предельно абсурдно.

Как человек, проживший дюжину лет в Донецке, я буду радикально субъективен. Потому что для меня "донецкие" – это еще и работающие в местных университетах, газетах, общественных организациях и школах люди, с которыми я по сей день дружу. И все же я понимаю, на чем основывается неприязнь тех, кто последние лет восемь рисует всей Украине образ врага.

Ведь "донецкие" – это и убогий мутант-суржик, который уже давно не русский язык, и тем более не украинский. И зашкаливающий местечковый патриотизм, в котором просматривается обычная бессознательная стадность. И культ спортивных штанов, бритых голов и кепок фасона вроде той, что была у Промокашки в фильме "Место встречи изменить нельзя". И теплое отношение к зоне: я лично знаю пару человек, специально нашаливших по мелочи, чтобы попасть в тюрьму и там устроить свое будущее, наладив нужные связи. И целые поколения, выросшие без духовной опоры, – эти люди десятилетиями блуждают в поисках хоть какого-то смысла между водкой и травкой.

Слова "простите" и "пожалуйста" там не имеют веса. Один мой донецкий друг даже видит закономерность: чем чаще их произносишь, тем больше шансов оказаться обманутым или оскорбленным. Поэтому он называет свою малую родину Шансонией, или, по-толкиеновски, Мордором. Там другой лексикон, на улице куда проще нарваться на фразу в духе "я тебя умножу на ноль". Там более древние джунгли, чем, к примеру, в оштукатуренном капиталистическим этикетом Киеве. В Донецке скорее просто дадут в зубы, чем станут плести подковерные интриги. Впрочем, это еще вопрос, что хуже – получить удар в лицо или в спину.

На другую чашу весов тоже есть что положить. Я не знаю людей более трудолюбивых, чем "донецкие", им только дай работу. Именно поэтому они знают цену деньгам – умеют радоваться и малому, и изобилию. Они предпочитают ходить друг к другу в гости, а не встречаться в кафе, они по-настоящему преданны в дружбе. Когда я ездил с ними во Львов, там искренне удивлялись тому, насколько реальные люди отличаются от образа, навязанного антидонбасской пропагандой.

Два месяца назад в Киев перебрался очередной знакомый "донецкий". До переезда его тошнило от украинского языка. Неделю назад я звонил ему – он говорил по-украински. Приятель объяснил: там, где он работает, все на нем щебечут, вот и подсел. Сам удивляется, как так вышло. Стоило поближе познакомиться, тошноту как рукой сняло.

Нам всем стоило бы поближе познакомиться.

Игорь Панасов, журналист