Рождение Европы. Старый Свет пытается избавиться от политкорректности
В российско-американской риторике Берлина и Парижа появились новые нотки
То, что Европе порядком поднадоела политкорректность, можно понять из ситуации непочтительного обращения Макрона с Путиным в той же мере, в какой и из шведского фильма "Квадрат", завоевавшего на днях "Золотую пальмовую ветвь" в Каннах.
Данная связь европейского искусства с европейской жизнью, разумеется, не абсолютна и даже не вполне очевидна, но не заметить ее все же трудно. Само по себе это соседство показательно: художник с фотографической точностью проявляет несуразность явления, тогда как политик пытается его преодолеть. Вопрос лишь в том, а чего нам, собственно, ждать от этой нарождающейся, "новой" Европы, решившей потихоньку начихать на толерантность?
Запад переживал несколько всплесков идиотизма политкорректности. Один из последних пришелся на рубеж веков. "Инфекцию", как обычно, подбросили Соединенные Штаты, где людей с темным цветом кожи последовательно именовали то "негр", то "черный", то, наконец, "афроамериканец". Умберто Эко в 2004 году всласть прошелся по американской склонности к лингвистической толерантности, помимо прочего, одарившей мир целой кучей пародийных словарей, страшно смешных, "в которых поди разберись относительно предложенных словарных форм, взаправду ли их хотят укоренить в языке или это попросту розыгрыш". Эко приводит совершенно умопомрачительные варианты замены "некорректных" терминов: "оператор по быкоуправлению" для ковбоя, "эрекционно ограниченный" для импотента, "фолликулярная регрессия" для облысения, "меланиново недоукомплектованный" для людей белой расы, "горизонтально легкодоступная" для девицы легкого поведения. Последний образчик как будто снят с языка Владимира Путина, не так давно назвавшего российских проституток "девушками с пониженной социальной ответственностью", которые, тем не менее, "безусловно, самые лучшие в мире".
Райские кущи подобных стебных глоссолалий расцвели на почве, хорошенько унавоженной так называемой гипотезой Сепира — Уорфа, в соответствии с которой язык формирует понятия и действия говорящего. Иными словами, если ты думаешь о еврее не как о жиде, значит, ты и относишься к нему как к еврею, а не как к жиду. Хранишь любезность и ставишь непреодолимые барьеры перед потенцией создания концентрационных лагерей — даже умозрительной. И так далее. С указанным постулатом спорили многие лингвисты, но это не отменяет того факта, что упражнения в политкорректности уходили с головой именно в понятийные дебри, из которых потом забывали выбираться, поскольку внятно объяснить, почему "лесбиянка" — это лучше (или хуже), чем "последовательница Сафо", было невозможно.
"Не называть вещи своими именами, не действовать так, как требуют обстоятельства, быть дипломатом там, где дипломатией даже не пахнет, — верх глупости"
Какое это имеет отношение к тому, что сейчас происходит в Европе? Давайте вернемся к фильму, о котором я упоминал вначале. Там среди прочих сюжетов есть такой: у директора музея современного искусства Кристиана кто-то крадет телефон и бумажник. Он решает найти вора. Самостоятельно. Специальная программа по поиску месторасположения телефона подсказывает ему, где искать: в одном из домов в бедном районе. Что делает герой дальше? Он прибывает на место и бросает в почтовые ящики записки с текстом: "Я знаю, что ты украл мой телефон и бумажник", доводя до сведения злоумышленника, куда их нужно вернуть. То есть с точки зрения здравого смысла ведет себя абсурдно, представляя все таким образом, будто он имеет дело не с преступником, а с человеком, с которым можно договориться, пусть даже тот и совершил неблаговидный поступок.
Над этой едкой сатирой режиссера Рубена Эстлунда смеется зритель — и шведский, и вообще европейский. Потому что не называть вещи своими именами, не действовать так, как требуют обстоятельства, быть дипломатом там, где дипломатией даже не пахнет, — верх глупости. Абсолютно заплесневелой. С таким подходом пора кончать. Это, конечно, некоторое огрубление всей конструкции фильма. Он гораздо более объемен. Но акценты именно такие.
Теперь вопрос: а чем сегодня заняты ведущие европейские политики, такие как Меркель и Макрон? Да тем же. Отменой политкорректности. Меркель после саммита G7 заявляет, что времена, когда можно было зависеть от других (читай США), прошли, и надо брать судьбу в свои руки. А буквально на днях, после встречи с премьер-министром Индии, добавляет: "Европа должна вмешиваться в международные дела". Еще недавно такую Меркель и представить было нельзя. Как невозможно было вообразить, что хозяин Елисейского дворца Эммануэль Макрон на совместной пресс-конференции с Владимиром Путиным назовет российские медиа Sputnik и Russia Today "органами лживой пропаганды". То есть заочным препирательствам предпочтет ремарку, брошенную прямо в лицо отцу-вдохновителю этих самых "органов".
Все это выходит за рамки манеры поведения, ставшей в последние годы привычной для Старого Света. И даже в самой Европе "пробуждение от куртуазного ритуала" воспринимают примерно так, как если бы увидели, что паралитик вдруг взял да и пошел. Кабы беды не было! Кабы не навредил себе! Кабы не упал! Британская Times, к примеру, оценила высказывания Меркель по поводу США подобным образом — крайне настороженно. Но даже сотни таких публикаций, похоже, не смогут переломить наметившуюся тенденцию: Европа начинает избавляться от лингво-поведенческого балласта. Европу ждут перемены. Если так пойдет дальше, то ничего невозможного не будет в том, что мир в очередной раз вступит в эпоху европоцентричности.