Это война на уничтожение — ни пощады, ни жалости не будет, — Ян Валетов

Романы Яна Валетова принято относить к жанру фантастики. Хотя писатель с этим категорически не согласен. Говорит, что к фантастическому жанру его книги имеют весьма условное отношение. В 2005 году, когда автор читал друзьям первые главы "Ничей земли" о политическом кризисе в Украине, даже самые продвинутые крутили пальцем у виска: "Ты ненормальный, что за глупости?" Потом оказалось, что это не глупости. Большинство катастрофических событий, описанных Валетовым в романе, стали реальностью.

Кто он

Украинский писатель, бизнесмен, блогер, один из основателей брейн-ринга

Почему он

Большинство событий, описанных в его романе об Украине "Ничья земля", сбылись

Больше чем роман

Книгу "Ничья земля" предваряет эпиграф "Моей стране, которой я желаю другой судьбы". Что стало толчком для написания этого романа, который вы называете предупреждением?

— Мое видение политической ситуации в Украине и в России. Я десять лет назад предупреждал, что в России зреет очень неприятная для нас ситуация. И наши политики, которые этому подыгрывали за деньги или по карьерным соображениям, наносили сумасшедший вред стране. И политиков этих было абсолютное большинство, каждый искал свою выгоду. Об этом и написано в романе: наши главные враги — мы сами.

В ваших книгах персонажи лихо обращаются с оружием. Откуда у вас такое доскональное знание предмета?

— В школе была хорошая военная подготовка. Я ее окончил в 1980 году, в моем классе даже самая нежная девочка прекрасно разбирала автомат Калашникова согласно нормам ГТО. В каком-то смысле советских школьников готовили к неизбежной войне. Потом к войне готовили студентов. Кроме того, как у каждого, кто пережил 90-е, занимаясь бизнесом, у меня есть опыт, связанный с событиями из жизни. В принципе, в СССР мы всегда жили в ожидании войны. И вот – дождались. Теперь тост "За мир!" звучит очень актуально.

Есть ли у героев романа прототипы в жизни?

— Конечно. Фактически у каждого персонажа, описанного в "Ничьей земле", есть прототип в политике, и он легко угадывается. Кроме того, многое в романе взято из жизни. Естественно, с определенными девиациями, но они незначительны. Те, кто понимает, о чем речь, узнают детали. Например, в Москве существовал интернат для детей тех, кто уезжал за рубеж работать по экономической или военной линии. Если речь идет об аферах с оружием — это факты, которые были на тот момент известны многим. Историю с "Кольчугами" многие помнят, веселая была история. Описанное мной предприятие в Киеве, перерабатывающее бериллий, токсичный металл, который заказывают главному герою террористы, существует, по-моему, до сих пор. Когда я описываю "распил" власть имущими лакомых кусочков украинской экономики, читателю надо вспомнить, как вокруг газа, электроэнергии и атомной энергетики были построены огромные империи, которые опирались частично на Москву и ею финансировались, а другая часть принадлежала "радетелям" за народные интересы. Я это знаю, потому что занимаясь бизнесом, некоторое время работал в энергетике, со многими фигурантами и радетелями был знаком лично. В книге много деталей, которые будут понятны только человеку, осведомленному в том, как работает "закулисье", он моментально, как по реперным точкам, опознает, о чем идет речь. Остальные могут воспринимать это как фантазию автора – это их право.

На войне

Вы были в Приднестровье в 1990-х, когда там шла война. Что вы там делали?

— Был в командировке как бизнесмен. Тогда я впервые попал на войну, совершенно не зная, что она там идет. Сел в машину, поехал по трассе Кировоград — Кишинев. И вдруг влетел в расположение армии генерала Лебедя. На заминированный мост где-то перед Дубоссарами. Какой-то ненормальный патруль стоял с бетонными блоками, пьяные с автоматами. Выглядело страшновато, особенно учитывая то, что мы ребята мирные были. Это было начало 90-х, еще не было такого сумасшедшего разгула преступности, как потом, когда оружие стало привычным. Русскоязычный, толерантный Кишинев — благополучный город, в котором я нигде не слышал молдавской речи, вот он – через реку, и тут же война идет, тут же где-то мифические румынские фашисты и реально расстрелянные дома.

А потом я точно так же случайно попал в воюющий Баку, прилетел туда по бизнесу в разгар конфликта вокруг Карабаха, который, кстати, до сих пор не решен, как и Приднестровский. Нас встретили партнеры и сказали: пожалуйста, из гостиницы не выходить без нас, потому что город полон беженцев, человеческая жизнь стоит 20 долларов. Это был 1993 год. И в той же гостинице были очень неприятные моменты, например, когда ты заходишь в лифт, а тебе в живот упираются автоматы — вооруженные люди зашли. И могилы возле моря — там был такой сквер вдоль набережной — год рождения-год смерти, имя-фамилия — 18 лет ребятам было, 19.

Чем отличаются ощущения от войны, происходящей на другой территории, и от войны на родине?

— Разное ощущение сопричастности. Той войне я мог сочувствовать. А здесь у меня каждый день мимо дома скорые помощи десятками к аэропорту шли, и ночью, и днем по несколько раз. И я понимал, что там заруба. Или когда ребята перекидывали мне фотографии из-под Иловайска, и в тот же момент я слышал, как танцуют в Киеве на концерте по случаю парада Победы, меня это коробило. Львов и Киев серьезности положения не понимали даже в тот момент, когда мы терпели поражение.

Для всех этих сторонников русского мира донецкий аэропорт – просто название. А я в аэропорт Прокофьева приезжал десятки раз, улетал оттуда, прилетал – мы этому аэропорту радовались, как коренные донетчане, потому что это 230 км от моего порога – рядышком. А потом я вижу его разрушенным. Ощущение совершенно другое. Это как разрушили твой собственный дом. Со мной в университете учились ребята из Дебальцево, Горловки, Красноармейска, Донецка, Луганска. У нас бизнес был с этим регионом много лет – и тут мы вдруг стали бандеровцами и американскими прихвостнями. Это ли не абсурд? Вчера вместе учились, пили, деньги зарабатывали, в гости к друг другу ходили, а сегодня оказались фашистами и карателями. Оказывается, они всегда были русскими, а мы их украинизировали. Бред какой-то…

Знатоки по обе стороны фронта

Вы один из основателей брейн-ринга. Среди ваших российских товарищей по брейн-рингу многим ли удалось сохранить адекватность в связи украино-российским конфликтом и не поддаться массовому психозу?

— Многим. Илья Новиков из клуба ЧГК — сейчас адвокат Надежды Савченко. А Анатолий Вассерман, который играл за одесситов еще в 1986 году, и знал советскую энциклопедию назубок, теперь один из самых активных имперцев и украиноненавистник сумасшедший просто. Кто-то держит нейтралитет, кого-то "крестит" от сочувствия до обвинений в том, что мы непосредственно участвовали в Волынской резне, кто-то просто утверждает, что ни украинцев, ни Украины никогда не было и нет – называет нас страной 404.

Если говорить об интеллектуалах, какому психотипу удается сохранять адекватность в этой ситуации?

— Сложно поделить на психотипы. Александр Кофман из Макеевки нынче министр иностранных дел "ДНР". И одновременно Ирина Величко из донецкой команды сейчас в Днепропетровске живет, она организовала и возглавила колл-центр в КГГА во время Майдана. Оба – знатоки, но Ира нашего призыва, постарше и всегда занимала проукраинскую позицию. Игорь Кондратюк – наш человек, а Нурали Латыпов – не наш совсем. Люди очень разные. Александр Рубин (обладатель "Хрустальной совы" — приза, вручаемого лучшему игроку телевизионной игры "Что? Где? Когда?"), уехавший в Москву много лет назад, — наш. Он не смог жить в Москве, сейчас — в Израиле. А вот Михаил Борщевский, московский адвокат, тоже член клуба — имперец типичный. С писателями трагедия просто. Меня многие вещи шокировали. Ладно, Лукьяненко, он всегда был неадекватен в вопросах, касающихся великой российской империи и страшных-коварных американских империалистов. Андрей Лазарчук, который писал пронзительные антитоталитарные тексты, вдруг собирает деньги на "ДНР", участвует в создании флота сепарских беспилотников и мы с ним ругаемся до хрипа. Хотя еще недавно были духовно близкими людьми. У нас даже романы написаны на одну и ту же тему: его называется "Мой старший брат Иешуа", а мой — "Проклятый". Мы с ним ночами разговаривали об истории, о литературе. Знаете, интеллектуальное такое братство – расстояние не имеет значения? Сейчас мы непримиримые противники. И это трагедия. Для меня — трагедия, не знаю, как для него.

А как с Александром Кофманом такое могло произойти? Он как минимум неглупый человек.

— Саша не глупый человек, а упоротый. Это разные вещи.

Что вы подразумеваете под словом "упоротый"?

— Он помешан на коммунизме по полной программе – СССР царство справедливости, Сталин – великий кормчий, НКВД – карающий меч правосудия. Он всегда был таким, это от природы. Он застал Союз в юном возрасте, не успел там пожить и понять, что это такое, но "красный" от ушей и до кончика хвоста. Мы с ним были знакомы до определенного времени шапочно. И перед самыми событиями начали плотнее общаться. И я наблюдал, как он скатывался в ту сторону. Мы иногда общаемся сейчас. Он мне говорит: "Ты в банде убийц, одумайся". А ему отвечаю: "По-моему, ты в банде убийц, одумайся". Не очень приятные разговоры. Мы действительно враги – идейные противники, и тут ничего не поделаешь. Есть еще Влад Русанов — чудесный переводчик, он тоже оказался на той стороне, хотя непримиримым не был. А Глеб Бобров? Автор страшного романа "Эпоха Мертворожденных", который сейчас почему-то считается антиукраинским, но это не так. Я считаю, что он с большой болью был написан. Глеб — журналист, человек, прошедший Афганистан, как солдат — на броне. Он человек искренний и я предпочел бы видеть его на нашей стороне, а не на той. Я Боброву давал интервью в луганскую газету перед самыми весенними событиями. Уже на Майдане все кипело, но еще не было военных действий на востоке. И мы находили общий язык. Я уверен, что без вмешательства России не было бы никакой войны, если мы, имея во многом полярные точки зрения, могли договариваться. Мы не собирались воевать, но в Донбасс плеснули бензинчика и бросили спичку. А, когда полыхнуло, начал работать совсем другой закон – око за око, кровь за кровь. Глеб неглупый и очень неплохой человек, но нас он ненавидит. Теперь – ненавидит, потому что война и гибнут близкие ему люди.

Но вы тоже оппонентов по ту сторону ненавидите, судя по вашим колонкам?

— Да как сказать. Кого ненавижу, кем брезгую, кого уважаю. Я жесткий, но понимаю, что все люди разные. Я не могу грести всех под одну гребенку. Одно дело Глеб, другое — Моторолла. Я против Глеба, я буду его врагом и, более того, если мы окажемся в окопах по разные стороны, будем друг в друга стрелять. Но у меня нет к нему ненависти, я его как врага уважаю. В общем, говоря грубо, я мог бы в него стрелять, но не стал бы презирать, как человека. К таким особям, как Моторолла или Гиркин отношение другое.

А вы можете тех же Кофмана или Боброва о чем-то попросить? Например, освободить пленных? Потому что как минимум они видят в вас человека, а не только врага.

— Я никого не прошу, потому что понимаю, что решают не они – там есть кому решать. Я не считаю, что это гражданская война. Это война двух философий, война идеологическая – в ней есть враг, есть вторжение, есть враждебная идеология, противостоять которой считаю своей главной задачей сегодня. Украина – это поле боя, на котором столкнулись не Россия и США, а прошлое и настоящее. И это прошлое и настоящее воюют. Ни пощады, ни жалости не будет. Если выиграют они, нас отбросит назад, в реинкарнированный СССР – в эпоху мертворожденных в моем, а не Глеба понимании. Если выиграем мы — они перестанут существовать, потому, что в наших границах СССР невозможен. Я не понимаю, как в этой ситуации договориться – две взаимоисключающие идеи не могут сосуществовать в пределах одной территории. Это война на уничтожение. Но она не первая такая. Если вы возьмете историю войны большевиков против всех, которая была после переворота 1917 года, то увидите, что она очень похожа на то, что у нас сейчас происходит. Я изучаю исторический материал той поры, поскольку работаю над сценарием о сахарном магнате Михаиле Терещенко в бытность его министром иностранных дел Временного правительства. По сюжету события происходят в феврале – октябре 1917 года – поверьте, аналогии пугающие. Когда я сегодня наблюдаю за поведением нашего правительства, сразу вспоминаю, что делало и чего не делало Временное правительство тогда. И понимаю, почему интеллигентные, образованные, в общем-то, хорошие люди проиграли большевикам вчистую, потеряв уникальный исторический шанс построить нормальную страну на принципах демократии.

Более того, тогда люди, точно так же, как и мы сегодня, некогда сидевшие за одной партой, оказывались по разные стороны линии фронта. Вы знаете, например, что Керенский был земляком Ленина? Что отец Керенского был директором гимназии, в которой учился Ленин и он хлопотал, чтобы Володеньку взяли в Казанский университет, несмотря на то, что Александр Ульянов был повешен за терроризм? Это был очень узкий круг образованных людей, интеллектуалов, которые прекрасно друг друга знали. Которые заканчивали одни университеты, зачастую были родственниками. Это не помешало тому, что началась война. Десять миллионов человек погибло в гражданскую войну, развязанную большевиками на немецкие деньги. И сегодня ничего нового не происходит, к сожалению. У меня очень сложное отношение к этим событиям, потому что я понимаю, что их можно было избежать, если бы не Россия и не ее влияние на умы моих соотечественников. Крым и Донбасс – это прямая агрессия Российской Федерации против нашей страны. И кто-то называет это гражданским конфликтом?

Кто-то из ваших знакомых интеллектуалов, находящихся по ту сторону, применял физическое насилие по отношению к пленным?

— Не знаю. Думаю, Кофман руки кровью не пачкал. Надеюсь, что это так, во всяком случае. Федя Березин, он, конечно, не интеллектуал, но он писатель, был замминистра обороны "ДНР" у Стрелкова. Обучал артиллеристов, сам он артиллерист по военной специальности, не знаю, сам стрелял или нет, пусть следствие разбирается. Он все-таки больше по фантастической части, сказочником отрабатывал: рассказывал прессе о том, что героические борцы с киевской хунтой убили десятки чернокожих снайперов из США, воюющих на нашей стороне, а остальных пленили. В общем, бред нес – к нему можно относиться серьезно? Но Березин – автор романов, имел отношение к писательской тусовке. Есть еще довоенная фотография, на которой они мирно общаются с Аваковым, Березин даже призы получал на конвенте "Звездный мост", который Аваков спонсировал. Понимаете, это одна среда. До войны все эти люди прекрасно общались между собой и не было никаких причин ненавидеть друг друга, до тех пор, пока кое-кого не покусал русский телевизор.

Отцы города

Читала вашу колонку "Послевыборное", в которой вы с воодушевлением говорите о победе Филатова в Днепропетровске. Насколько это воодушевление оправдалось?

— У нас было два варианта. Филатов и Александр Вилкул, которого я прекрасно знаю и с которым познакомился еще в 1999 году, когда он был коммерческим директором на ЮГОКе (ОАО Южный горно-обогатительный комбинат). К сожалению, должность и круг общения меняют человека, и он оказался гораздо большим прагматиком, чем можно было предположить. В том, что это не тот человек, которого я когда-то знал, довелось убедиться два года назад, когда "никому не известные люди" вооружали титушек в нашей обладминистрации. Поэтому я голосовал против него. Он – человек Ахметова, а наш город защитили ребята Коломойского.

Они тоже специфически защищали. Коломойский все-таки не Снегурочка с утренника.

— Я знаю Коломойского много лет. Да, он не Снегурочка с утренника. Но не стоит верить тому, что о нем рассказывают в Москве. Даже в тот момент, когда все висело на волоске, ни одного человека в посадках не закопали, это я знаю абсолютно точно. Не буду утверждать, что пальцем не тронули, но все эти рассказы про кровавую жидобандеровскую хунту из Днепра, которая всех инакомыслящих закатала в асфальт – бредятина. Город защитили, защитили весь Юго-Восток – если бы упал Днепр, посыпалось бы все, вплоть до Одессы, строго по путинскому плану "Новороссии". Защитили — да, возможно, не очень законными методами. Могли приехать к человеку домой и сказать: "Родной, если ты попробуешь поднимать народ на стрельбу и борьбу за русский мир, пострадаешь и ты, и твоя семья". Это очень нехороший метод, правда? Не демократичный. Но если бы потом пострадали тысячи, было бы лучше?

Конечно, не лучше. Я говорю о том, что они, по большому счету, друг друга стоят.

— Окей. В результате все стоят друг друга. Потрите лоб любого ангела и под нимбом обнаружатся рога. Важно – какую сторону вы выбираете, что по вашему добро? Я выбираю эту сторону. Меня интересует, чтобы здесь был мир, чтобы мой ребенок ходил в школу, не пригибаясь под обстрелами. И я считаю, что ребята Коломойского сделали большое дело на тот момент.

Что сейчас в Днепропетровске происходит? Есть позитивные изменения с приходом Филатова? Понято, что после избрания времени мало прошло, но все же.

— Борис, который сначала не хотел ни с кем договариваться, начал договариваться с другими фракциями – и это разумный ход. Он договаривается с регионалами, с депутатами Краснова, он нашел в себе мужество забыть про обиды и амбиции. Он договаривается ради того, чтобы город жил и нормально работал, хотя Борис, как политик сначала вызывал вопросы не только у меня. Он был очень резок, совершенно не хотел искать компромисс. Его пост "про вешать будем потом" стоил всем очень большой крови. Потому что этим постом тыкали нам в нос много месяцев. Раньше он был журналистом и бизнесменом и вел себя так, как хотел, а не так, как было нужно. Но вот Филатов попадает в ситуацию, когда рубить сплеча уже нельзя. В Днепропетровске 150 тысяч человек голосовало за Вилкула. Это такие же горожане, как те, что голосовали за Филатова. Находить с ними точки соприкосновения – обязанность мэра, и Борис это делает. Как мэр и, как политик. И теперь на него катят бочку "непримиримые" с нашей стороны, его называют предателем те, кто вчера аплодировал. В УКРОПе из-за этого начались проблемы, естественно. Но на самом деле Борис делает то, что он должен, потому что он мэр всех жителей города, а не какой-то части.

То есть позитивные изменения в Днепропетровске будут, и их сделает Филатов?

— Думаю, что их сделает команда. Не один Борис. Не персонифицируйте.

Сложно не персонифицировать. Проблема в том, что все говорят слово "команда". Но должен же кто-то в нашей стране с именем и отчеством брать на себя ответственность за происходящее, наконец?

— Если будет провал, обвинят Филатова. Если все будет шоколадно —назовут общей победой.

Это особенности украинской политики?

— Это особенности мировой политики. Джон Кеннеди говорил: у победы тысяча отцов, а поражение — всегда сирота. Это чистая правда.

Фото: Facebook/Ян Валетов