Все космонавты — верующие. Пилоты — через одного, — Виктор Кундеревич

"Я в аэроклуб после школы с трудом попал. Недобор веса. При росте 172 см весил 56 кг. Еще бы полкило в минус — и никто бы меня в летчики не взял. Обошлось". Украинский летчик Виктор Кундеревич провел в небе 15 лет — с 1964-го по 1979 год. Ушел на пенсию по выслуге лет, испытав на себе если не все, то почти все прелести советской авиации. О том, чем это все было, — в его рассказе. И в любимом "припеве" к главной профессиональной песне жизни: "Все это дела дней минувших. Неважные дела". Мы думаем иначе: на свете бывает все, кроме бывших летчиков и их неважных дел.

Медкомиссия: так и запишем

Медкомиссию обманывали и в СССР. Но не будущие террористы, а "старики" — летчики, которым пора было на пенсию. Слух, зрение уже были не те, но на "списание", как правило, никто по своей воле не соглашался. Давали медсестрам коробку конфет, просили записать в карточке "в пределах нормы". Сестрички записывали — они ничем не рисковали.

Мой товарищ получил такую запись. И вдруг после этого его вызвали к врачу. "Ваши товарищи мне рассказывали, что у вас проблемы со слухом, — говорит доктор. — Давайте перепроверим уши". Товарищ согласился, но попросил провести проверку на рабочем месте — в самолете. Мол, вопрос спорный, раз был поклеп, надо на месте разобраться, а не в кабинете. И вот стоят они с доктором в самолете, перед прибором задач, одевают наушники. Мой товарищ незаметно звук для эскулапа поставил на минимум, а себе на максимум. Связался с диспетчером. Врач постоянно переспрашивает, что тот сказал, а летчик бодро с диспетчером общается. "Ну что, доктор, — говорит. — Кто из нас плохо слышит? Кому уши надо перепроверять".

Летчики любили медикам головы морочить. Знакомый механик перед медосмотром грудь себе серебряной краской разрисовал. "Что это?" — испугалась медсестра. "Сифилюга", — спокойно ответил механик. Переполох поднялся, вызвали врача. "Ты больной, — кричит тот. — Быстро сюда, госпитализировать будем". А госпитализировать некого: механик помылся.

Воевали с медиками и молодые. Я в первый год после аэроклуба не прошел комиссию в летное училище по зрению. Не высыпался, много читал ночами, да еще и конъюнктивит случился из-за того, что нас возили в открытой машине. Ветер надул. А я уже летал вовсю, не мог понять, как это я на год теряю право за штурвалом сидеть. Позвонил знакомой докторше, рассказал все. А она мне вместо сочувствия вдруг говорит: "Тебе сказали нельзя, значит, нельзя. Через год в очках будешь ходить". Оказалось, что меня забраковал по зрению ее муж-окулист. Удачно я пожаловался.

Через год я снова пришел на медкомиссию, очень хотел в летное училище. Доктора меня узнали, вспомнили, что забраковали. Проверяли с пристрастием. Так крутили на приборах, что аж вспомнить весело. Но замечаний не было. "В первый раз, — говорит врач, — со мной такое. Чтоб я забраковала кого-то, а потом передумала". Хотели найти, как я их обманываю: но я не обманывал. Само все устаканилось.

Такого, чтобы из-за обмана медкомиссии случались катастрофы, не припомню. Никто же себе не враг, по-настоящему больные люди за штурвал не садились. Впрочем, я могу чего-то не знать: тогда многое скрывали, особенно ошибки и несчастные случаи.

Химия и жизнь

В летное меня сразу на второй курс взяли. Учился я вместо трех лет два года и десять месяцев. Потом — химработы. Перевозили и разбрасывали удобрения над полями. Адский труд. Работу с сельхозхимией называли "трудовая колония с летным уклоном" и не сильно преувеличивали.

Вонь такая от пестицидов и гербицидов стояла, что можно было в обморок упасть. После командировок выбрасывали форму. Знакомый летчик после такого полета переоделся, отмылся, решил жене помочь, поехал за покупками. В троллейбусе чует "родной" запах. Стал глазами коллегу искать. Не нашел. Видит — рядом с ним пустое место, пассажиры стали от него шарахаться. Думал-думал, в чем дело. Понял: ремешок на часах не сменил.

Я нигде так крепко не спал, как в самолете. Автопилот поставил и... В Казахстане поля по 4 км, пока пересечешь — можно выспаться. Санитарная норма была — 50 вылетов в день. Пилоты не успевали вылезать из самолета. Не то что спать.

Иван Степанович

На "химии" я и встретил его, колоритного старого летчика Ивана Степановича. Это тот самый, который проверять слух доктора в самолет водил. Он везде оставлял неизгладимый след. После него работать где-то — это не дай бог.

Вот, например, подписывает Иван Степанович документы у агронома. Тот говорит: "Столько удобрений, сколько у вас здесь написано, не было. Вы столько не разбросали". А Иван Степанович ему: "Да? Не было? Становись под стенку!" Бах из ружья.

Иван Степанович был женат 6 раз. В последний — на своей первой жене. Вызывали его всякий раз на партсобрание. Разбирали моральный облик. "Ну в чем я виноват? — спрашивал Иван Степанович. — Когда я был молодым, испытывал слабость к прекрасному полу. Молодость прошла, а слабость — нет".

В самолет садился только после бутылки водки. Спрашивал у техника: "Коля, де поле?". "Правее, Иван Степанович". "Отут, да?". "Не". "Та я вже кинув добрыва". Молчат. "Це советская земля, — с гордостью в конце концов произносил Иван Степановч. — Вродыть там, де впадэ".

На случай непогоды выдавали палатку. Там и спали. Иван Степанович особенно. Отправлял на работу техника, обучив его управлять машиной. Однажды комиссия нагрянула. Видят, летчик спит, а самолета нет. Растолкали: "Где машина?" "Там летает", — зевая, махнул рукой Иван Степанович в сторону горизонта. Где действительно летал самолет.

В СССР катастроф нет

За 10 лет моей работы в аэропорту Жуляны, куда попал после "химии", разбилось семь самолетов. По Союзу — около сотни. Нам запрещали произносить слово "катастрофа". Мы на планерках в рабочих тетрадях, где записывали летные новости, иногда ставили крестики. Все знали: крестик — погибший самолет. Но никто этого не обсуждал.

Причины падения самолета никогда не известны. Все выводы — только предположительные. Помню историю с рейсом Винница — Москва. В Виннице взлетели, набрали 5 500 метров высоты. Внезапно связь с диспетчером прекратилась. Самолет падал, как осенний лист. Когда долетел, обнаружилось, что среди погибших пассажиров было много генералов. Видимо, самолет военной ракетой шибануло. Но это тоже предположение.

Мы догадались, что самолеты стали чаще падать, когда нас, летающих в командировки, собрали и стали советоваться, как понизить аварийность. Был письменный опрос. Почти все написали "отменить ночные полеты".

Много проблем было связано с АН-10. Их так долго эксплуатировали, что прямо в полетах они шли трещинами. Бывало, что крылья отваливались. Далеко не сразу их на металлолом порезали.

Им на смену пришли АН-12, военно-транспортные самолеты, которые совершали международные рейсы. Диспетчеры вели переговоры с командирами экипажей только на английском. Я знал пилота, который в самолете, летевшем в Африку, right перепутал с left. Самолет и все, кто в нем находились, погибли, разбившись о скалы.

Летели из Москвы. Погода была отличная. Посмотрел вверх — вижу: крупный серебристый шар. Летел с нашей скоростью. Его видел весь экипаж. Доложили диспетчеру: видим НЛО. Снизу подтвердили: да, есть материальное тело. Абсолютно правильной круглой формы. Тело повисело над нами, а потом развернулось в сторону Львова. В воздух подняли истребитель, но ничего он не нашел. Шар исчез.

Все космонавты — верующие. Пилоты — через одного.

Весь день сидишь, ничего не делаешь, а спина мокрая. Особенно на посадке.

Однажды мне приснилось, как я сел в Черкассах мимо полосы. 9622 часа и 08 минут я пробыл в небе. Решил, пусть теперь китайцы летают, их много. И ушел на пенсию.

Фото из личных архивов