Дон Кихот Комаровский. Как стать странствующим доктором

— Уважаемые знатоки, против вас играет врач Евгений Комаровский, город Харьков.

Внимание, вопрос!

Как в 1983 году реанимация Харьковской детской инфекционной больницы была связана с харьковским радиозаводом?

Время пошло.

— Замечательный же вопрос придумал, уровня "Что? Где? Когда?". Вы подумайте, — улыбается Евгений Комаровский.

Самый популярный доктор

Приехав из Харькова, он уже раздает интервью в Киеве. Завтра еще три, послезавтра отвечает на вопросы родителей о вакцинации в спортивном комплексе "Олимпийский".

— Стадион собрали бы? — в шутку спрашиваю Евгения Комаровского. Сегодня моя очередь задавать ему вопросы.

— Собрал бы, — без заминки отвечает он.

Ему вообще не свойственно долго подбирать слова. Они всегда наготове, отточенные, лучшие, как инструменты на столике перед хирургом, ничего случайного, бери что нужно. Мамам и папам нравятся. Как-то в Луганске его родительский семинар собрал рекордные две тысячи человек. За последний год он был в Кишиневе, Бишкеке, Минске, Алма-Ате, Астане. И это только за пределами Украины.

— Вообще, по грубым подсчетам, наша годовая аудитория с учетом сайта, телепроекта, книг — около 160 млн человек, — говорит Комаровский. — Но это потенциальная аудитория.

— А реальная? — спрашиваю у него.

— Я даю понятную, удобную и недорогую методику лучшей жизни семей с детьми, но принять ее могут максимум 15%, а, как правило, около 5%. Всем остальным она не нужна. Они будут упорно растирать детей водкой, мазать их козьим жиром, ставить банки, горчичники, обрабатывать коленки зеленкой, лечиться "для иммунитета" и думать, что мне заплатили производители вакцин. Это их выбор. Но даже 5% из 160 млн — это до хрена.

Пяти процентов "нормальных" Евгению Комаровскому пока хватает. А не совсем литературный оборот "до хрена" — явно "домашняя заготовка". Чтобы произвести правильный эффект, слова нужны разные.

— "Изводишь единого слова ради / Тысячи тонн словесной руды", — неожиданно цитирует он Владимира Маяковского. — Одной нормальной мамки ради ты можешь общаться с тысячью. Это как промышленная добыча алмазов. Когда ты старатель, идешь себе по злачным местам и все. Но если тебе этого мало, ты должен выйти на масштабы. Значит, тебе уже нужна хорошая помпа.

Видно, что метко подобранные метафоры-"помпы" доставляют Комаровскому удовольствие. Дар речи у него от Бога и от мамы. По крайней мере, так он утверждает.

— Я всегда умел найти слова. Кому-то Боженька дал голос, чтобы петь, а мне возможность объяснять, чтобы было понятно.

Мама-библиотекарь помогла таланту раскрыться. В семье Комаровских был культ правильной речи.

— Больше всего маму возмущало эканье-мэканье, — вспоминает он. — "Что ты экаешь, подумай, потом говори". И мама со мной постоянно говорила. Шли куда-то — разговаривали, ехали куда-то — разговаривали, вечером дома — разговаривали. Даже когда всей семьей смотрели по телевизору фигурное катание, тоже разговаривали. Бабушке приходилось кричать: "Наши, наши выступают!" И вот только тогда замолкали. Так что формулировать мысли я умел.

Хотя говорить с пациентами он научился все же не сразу. Его первые десять лет врачебной практики к нормальному диалогу не располагали. Это было еще до того, как он надел доспехи "доктора Комаровского".

Школа Комаровского

1983 год. После окончания харьковского мединститута Евгений Комаровский работает врачом реанимационного отделения областной детской инфекционной больницы в Харькове. Тогда ни о каком допуске родителей в реанимацию речи не шло. А с часу до двух дежурный врач рассказывал, что происходит с их детьми за закрытыми дверями, или сообщал самое страшное.

Это был период рождения специальности "детский реаниматолог", когда практически все приходилось делать руками: вырезать интубационные трубки из капельницы, обрезать и точить иглы для спинномозговой пункции, потому что у обычной иглы срез слишком большой, такая насквозь проткнет спинномозговой канал.

— Фактически мы только учились, — рассказывает Комаровский. — Именно в реанимации я понял, за что говорят спасибо и за что не говорят. Выяснилось, что спасибо не говорят практически никогда, по крайней мере в реанимации. Ты же ребенка не выписываешь домой. Стало лучше — его переводят долечиваться в какое-нибудь отделение, умер — вы виноваты, вы все убийцы. Это ситуация, когда сказать себе спасибо можешь только ты сам.

В этот момент Комаровский неожиданно улыбается и добавляет:

— Может, для молодого мужика, который в этой каше варится, еще важно, какими глазами на него смотрят медсестры. И когда ты нечто можешь сделать быстро, классно, лучше других, они смотрят на тебя правильными глазами.

1985 год. Молодой врач Евгений Комаровский живет с женой Катей и сыном Димой (через несколько лет у них родится второй сын — Андрей) в однокомнатной квартире. С Катей, будущим детским офтальмологом, они поженились после третьего курса мединститута. "Это ж вас нужно теперь в одну группу перевести", — сказал им тогда замдекана. "Нет!", — одновременно крикнули они.

Телефона дома у них нет. Поэтому, например, дежурства главы семейства в службе санавиации выглядят так: целый день безвылазно сидишь дома, ожидая стука в дверь и слов: "Доктор, поехали". И едешь в условную Хацапетовку. А там тяжелый ребенок — довезешь его до своей родной реанимации, у него есть шанс. Напишешь "нетранспортабельный", оставишь умирать.

— Но если он умрет в дороге, ты должен его везти не в больницу, а в судебно-медицинский морг, — говорит Комаровский. — Автоматически открывается дело. Ведь ты забрал ребенка из больницы, где ему теоретически могли помочь. Поэтому ночью ты вызываешь главврача из Хацапетовки и говоришь: "Иван Иваныч, договор у нас такой: я везу ребенка к нам, но если он в дороге умирает, то я возвращаюсь". Потом заполняешь два листа — один о том, что ребенок нетранспортабельный, а второй о том, что везешь его туда-то. Иван Иваныч позарез хочет, чтобы ты забрал ребенка. Когда ты опытный и мудрый, то знаешь, что этот Иван Иваныч будет первым, кто тебя сдаст. Но принимаешь решение, довозишь ребенка живым и находишься в таком кайфе, который не понимает ни одна живая душа.

За каждый вызов по санавиации врачу платили 10 рублей, в воскресенье — 20, а зарплата в реанимации — 150 рублей.

Надеяться можно только на себя — главное правило, которое Комаровский выучил в реанимации.

— Ты на краю, в окопе на передовой. И если перед тобой смерть, никакой профессор в тылу тебе не поможет. Ты должен принять решение сам и сейчас. И от твоих ошибок зависит человеческая жизнь. Реанимация очень быстро убирает гнет авторитетов. Перестаешь верить, что завкафедрой мединститута, написавший этот учебник, — истина в последней инстанции. Рассчитываешь на себя, больше учишься, читаешь, бегаешь в магазин медкниги, сидишь в библиотеке. Так, во всяком случае, делал я.

— На самомотивации долго не протянешь, — говорю ему.

— Да. В этом драйве долго не пробудешь, и тут начинается самое сложное. Поначалу, когда ты приходишь весь на энтузиазме, каждый правильный диагноз, каждый спасенный пациент воспринимается как праздник. А потом это становится обычным делом. Когда вы родили первого ребенка, вы радуетесь. Когда второго, радуетесь, а когда 12-го, то понимаете, что дурное дело не хитрое.

Комаровский смеется удачно подобранному сравнению.

— Тут похожая ситуация, — продолжает он. — Сначала ты доказываешь себе, что настоящий врач, что можешь ставить диагноз, умеешь лечить, доставать с того света, интубировать, ставить подключичный катетер, делать пункцию желудочков мозга. Да вообще ты — классный пацан. Потом перестаешь этому радоваться, воспринимаешь все как рутину. Стимулов для драйва все меньше и меньше, а неудачи, наоборот, остаются с тобой, накапливаются, давят.

И даже мельницы превращаются в великанов. Но врач должен быть "выносливым в трудах".

Сам по себе

Из реанимации Комаровский все-таки решил уйти. Ему был 31 год, когда его пригласили возглавить новое реанимационное отделение в другой больнице. Но он остался в родной клинике заведующим инфекционным отделением. А через три месяца началась эпидемия дифтерии. Если хочешь драйва, найдешь его. Оказалось, что в 1991 году дифтерию лечили так же, как до войны, и это можно было изменить. А еще изучить вирусный круп, чтобы защитить кандидатскую диссертацию.

— Я в отделение даже компьютер добыл — Olivetti 286 с жестким диском на 40 Мб. Мне все завидовали. Ребенка с дифтерией выписываем, надо копию истории болезни в Минздрав. Я кнопочку нажимаю — т-р-р-р-р — история болезни. Отдаю ее начмеду больницы, а она: "Ой, Жень, так нельзя. Что о нас в Минздраве подумают", — смеется Комаровский.

Позже он узнал, что медсестры переписывали от руки распечатанные им на принтере документы.

— Слышала недавно от одного врача, что хирург, анестезиолог, фельдшер скорой помощи — мужские специальности, а вот педиатр — нет, — говорю Комаровскому.

— Точно. Проблема случается уже на этапе объяснения тонкостей грудного вскармливания. Действительно, что может понимать Комаровский в грудном вскармливании, если у него нет груди, — шутит он.

— А если серьезно. Вы писали в автобиографии, что у вас был панический страх за жизнь сестры, и это повлияло на выбор профессии. Почему вдруг страх за жизнь?

— Это изыски моих родителей, точнее, мамы. Она говорила: "Женя, ну ты же видишь, Таня ничего не ест. Только ты можешь ее накормить". "Татьяна, открывай рот". "Мама, покормил. Мы все съели". "Боже, какие вы молодцы, какой ты золотой". Или. "Женя, я не могу ее уложить спать". "Татьяна, марш спать". "Почитай!" Уложил, почитал. "Теперь спи". "Мама, она спит". "Молодец, сынок". А потом в годик Таня заболела и попала в больницу. Я тогда очень испугался, переживал страшно.

— И что это было?

— Фигня на постном масле. Простая кишечная инфекция. Сейчас дома бы вылечил, — улыбается Комаровский.

В инфекционном отделении Комаровскому стало очевидно, что 90% тех, кто находится в больнице, не должны там быть, а 90% тех, кто попадает в реанимацию, не должны туда попадать. Эту идею он озвучивает, наверное, чаще всего.

— В своем отделении я начал менять ситуацию. Медсестра знала, что ее задача не попы колоть, а напоить, погулять, обеспечить чистоту, проветрить помещение. Так мы их лечили. Поскольку у других было иначе, то все очень ждали, когда я споткнусь, когда у меня кто-то умрет, — говорит Евгений Комаровский.

И зарплата в какой-то момент оказалась три доллара. Поэтому в 15:00, когда заканчивался рабочий день, он садился в троллейбус, чтобы успеть на частные приемы. В 35 лет заработал на первый автомобиль — семилетнюю шестерку, и был счастлив, потому что успевал посмотреть после работы не двух детей, а четырех. А потом вообще ушел из больницы и больше в государственную медицину не возвращался. Ушел по той же причине, что и из реанимации. Хорошее перестало радовать, а плохое накапливалось.

— Ты живешь в атмосфере зависти и ненависти, пока не возникает вопрос "Зачем?" Я налечился, надиагностировался, напсиховался, нанеспался на десять жизней вперед. Умирал с каждым своим погибшим ребенком. Вы знаете, что дети с дифтерией умирают в ясном сознании? "Дядя Женя, уходи, я буду сейчас умирать". До сих пор не понимаю, как не спился. Наверное, просто Господь Бог дал мне нормальную алкогольдегидрогеназу.

— Была последняя капля?

— Умер ребенок, возле которого я неделю дневал и ночевал. Мы с его мамой сидели и плакали вдвоем. Оба знали, что сделали все возможное. Потом я пришел на планерку, а полбольницы счастливы.

Комаровский ушел в свободное плавание в 2000-м, продолжив отбор "своих" пациентов. Его формула выглядела просто: у ребенка сопли, родители хотят лекарство от кашля и антибиотик, врач их не назначает (главное — не отступать от правил игры), на него обижаются и больше к нему не обращаются. Но одна мама из десяти оказывается счастлива, что для выздоровления нужно проветрить комнату, увлажнить воздух, напоить ребенка — и все.

— Вы читали "Записки врача" Викентия Вересаева? "Если вас когда-нибудь позовут в дом к ребенку, заболевшему коклюшем, знайте, больше в этот дом вас не позовут никогда", — по памяти цитирует он на этот раз Вересаева. — И это правда, потому что если у ребенка коклюш, то можно хоть биться головой об стенку, но он будет кашлять три месяца. А самая шикарная болезнь, о которой врач может только мечтать, — внезапная экзантема. Тебе говорят: "Доктор, у ребенка температура под сорок и больше ничего, что делать?" А ты отвечаешь: "Ничего. Наверное, завтра температура упадет и появится сыпь". "О, доктор, вы великий — шаман!"

После нескольких лет практики у Евгения Комаровского были только те пациенты, которые его устраивали. Потом он свою формулу масштабировал на всю страну уже в качестве "доктора Комаровского". Странствующий рыцарь, то есть врач, отправился в путь.

Доктор разговорного жанра

Кажется, начало жизни бренда "доктор Комаровский" совпало с выходом "Начало жизни вашего ребенка" — первой книги для родителей, написанной еще в 1996-м. Евгений Комаровский сделал ее для себя. Так было удобно. К нему приходили родители, задавали одни и те же вопросы, он давал на них одни и те же ответы. А потом просто написал то, что каждый день говорил.

— Это был чистый эгоизм. Мне хотелось внушить мамам и папам, что помочь своему ребенку могут только они. Я же могу научить, как, — говорит Комаровский.

Друзья издали книгу, оказалось, что она пользуется популярностью. То, что Комаровский стал авторитетом у родителей, не такая уж случайность. Он удачно вписался в образ успешного врача, сформировавшийся у них.

— Я на 100% соответствовал их картинке, — смеется Комаровский. — Представьте, молодой мужик, завотделением, кандидат медицинских наук, востребован, ко мне невозможно попасть на прием. А когда ты им отказываешь, они хотят тебя еще больше.

Бинго. Но секрет, конечно, не только в этом — он первым понял, как заполнить огромный дефицит информации. Ведь "100% взрослого населения знают, как делать детей, но 99,9% не знают, что потом делать с детьми". Доходчивые, яркие формулировки стали коньком Комаровского. Появился доктор, захотевший говорить с пациентами на понятном им языке.

— "Думайте о том, кто вас слушает, читает", — учу я врачей. А они ведь думают в первую очередь о коллегах, которые, увидев их опусы, скажут: "Ты что, дурачок?" Это самая большая проблема медицинской литературы, отчасти и ставшая причиной нехватки информации. Перестань, ты пишешь для родителей, а, значит, можешь упрощать. Более того, иногда ты должен формально с точки зрения науки объяснять неправильно, чтобы быть понятным.

Во всем мире врачей учат общению с пациентами: как поздороваться, кому пожать руку, как усадить, что сказать, как попросить, можно ли послушать. А у нас нет.

— Как думаете, почему так? — спрашиваю Евгения Комаровского.

— Вот вы — некий мастер по пошиву обуви. Ваша обувь запрещена по всему миру. Ее носить нельзя, она никуда не годится и даже вредна для здоровья. Как вы себя чувствуете?

— Неловко, — отвечаю я.

— Мягко говоря. А теперь представьте, что вы ректор мединститута, вы готовите студентов, которые нигде в мире не могут работать, как вы себя чувствуете?

Комаровский делает паузу.

— Вы чувствуете себя великим ученым… Мы возвращаемся к тому, о чем я говорил много-много раз. Нам нужно перестать изобретать велосипед, а просто взять и скопировать существующую в европейских странах систему подготовки. Но готовить медиков, как там, и платить $150 в месяц — какой бред! Такие готовые все уедут. Мы же будем готовить плохих, чтобы здесь оставались. Вот и вся логика. Я могу учить врачей, но врач, который будет лечить по заветам Комаровского, умрет с голоду.

Впрочем, если родители Комаровского понимают, то коллеги далеко не всегда. Он для них не более чем шоумен из телевизора.

— Хотя если бы была реальная возможность меня укусить, они бы это сделали. Но меня нельзя укусить, потому что я никогда не перехожу грань. Не обучаю родителей искусству принятия врачебных решений и всегда обращаю их внимание, в каких случаях нужно прекратить строить из себя доктора и обратиться к специалисту.

В 2006-м Евгений Комаровский издал свою самую известную книгу — "Здоровье ребенка и здравый смысл его родственников", у которой было уже более 30 переизданий. Ее перевели даже на китайский язык. Карьера же "доктора Комаровского" стремительно пошла вверх с появлением партнера, взявшего на себя всю нетворческую работу. Он занялся бухгалтерией, ремонтом, рекламой, а фактически стал человеком, который продает время доктора Комаровского. Тот же занимается тем, что ему интересно. Если до 2006 года педиатр написал четыре книги, то после — еще десять. В конце концов все оформилось в Клинику доктора Комаровского.

— Клиническая больница — это лечебное учреждение, где проходит учебный процесс, — привычно объясняет он. — Вот и моя клиника — это лечебное учреждение, только задача его не прием пациентов, а обучение родителей.

К стетоскопам, осмотрам, операционным она не имеет отношения. Это прежде всего издательство, сайт, медицинская редакция, которая готовит телепрограммы "Школа доктора Комаровского" (ее показывают в 40 странах), семинары и тренинги для родителей и врачей. У доктора Комаровского в Instagram 1,2 млн подписчиков. Известность он себе "стяжал", а вдобавок к ней добился финансовой свободы. Доспехи оказались впору.

Но остается еще и Евгений Комаровский — тот, который не в белом халате. У него в Instagram тоже есть аккаунт, только с авторскими фотографиями. У этого Комаровского 77 тыс. подписчиков. "И они мне дороже, чем тот миллион, потому что они со мной не только из-за анализа мочи", — признается Евгений Комаровский. Такая цена популярности.

Врачебная практика Комаровского свелась к приему "своих". Свои — те, кого он "купал новорожденными", которые теперь сами стали родителями. Таких в его родном Харькове около 200 семей. Самые главные пациенты — дети Дмитрий и Андрей, трое внуков.

— А ваши дети, кстати, пользуются советами доктора Комаровского?

— У них нет другого выбора. Они-то как раз не сомневаются, что папа прав. Они точно знают: папа говорит то, что думает, папа не шоумен, нет денег, за которые папа продаст свою репутацию. Ведь через каждого из них ко мне пытаются подобраться.

— По работе руками скучаете?

— Скучаю, потому что у меня это хорошо получалось. Но меня загнали в ситуацию, когда это никому не надо было. К тому же если ты лично вылечил в реанимации 300 детей, но, уйдя из реанимации, не пустил туда 3000, это, конечно, драйв. Но когда ты миллион не пустил в больницу, потому что можно научить людей решать банальные проблемы дома с помощью элементарных действий, то дело твое еще круче.

Это, кстати, тоже давно отшлифованная формулировка.

Монолог Комаровского

Именно совершенствованием объяснений для своей большой аудитории и занимается доктор Комаровский. Ведь вопросы родителей за 20 лет мало изменились.

— Я же не певец, который к каждой встрече может привезти новую песню: "Сейчас премьера!" Подходы в лечении не меняются каждый день. Время от времени появляется новая информация, но в основном это что-то вроде "Ребята, не покупайте этот новый фуфломицин", — говорит Комаровский.

— А вам с родителями интересно общаться, не надоело еще?

— Я все время жду интересных вопросов.

— Каких именно? — уточняю.

— "Доктор, я готова вам помочь. Что бы вы хотели сделать?" — говорит Комаровский.

Но такой вопрос из зала пока не поступал, диалог не складывается.

— Я уперся в некую стену. Было время, когда мне казалось, что достаточно дать знания родителям и врачам — и ситуация улучшится.

Но менять нужно саму систему, а я по-прежнему один. Страна, которая может выйти на улицы из-за побитых студентов, не может выйти из-за педиатрического геноцида, из-за отсутствия детского спорта, детской медицины, из-за безумных школ и детских садов. По большому счету я здесь не нужен.

Телепроект "Школа доктора Комаровского" уже три года не показывают в Украине. Украинские телеканалы от него отказались. Производством программы занимается киевская Film.UA, заказчик — российский телеканал "Пятница". Права на интернет принадлежат Комаровскому, поэтому каждый новый выпуск появляется в YouTube сразу после премьеры. Похожая история и с детским садиком "Комарик". По франшизе сады работают в Алма-Ате, Краснодаре, Москве, Риге, Минске. В Украине — нет.

— И не будет здесь этого проекта. Потому что начинаются злорадство, санстанции, прокуроры. На хрен они мне нужны?

— Один в поле не воин? — спрашиваю у Комаровского.

— Не воин. Я опять прихожу к уже знакомому состоянию, когда перестаешь радоваться тому хорошему, что есть, и остро воспринимаешь неполученное и несделанное, — признается Комаровский. — Вдруг выясняется, что люди с полным отсутствием логики и здравого смысла в уходе за детьми — точно такие же и в вопросах выборов. Как они не могут правильно выбрать лекарство в аптеке (выбирают то, которое называется красиво), так и не могут выбрать себе царя. Это производит оглушительное впечатление. Иногда мне кажется, что я совершил ошибку, когда не уехал много-много лет назад. Я же здесь в прямом смысле один.

Все родственники Евгения Комаровского живут за границей: сестра уехала в Канаду, родители умерли в Германии, близкие друзья, двоюродные, троюродные братья и сестры в Америке, Израиле, Германии.

— Некоторые люди в Украине ориентируются на меня. Они думают, что если я не уехал, то надежда есть. А надежд мало. И я начинаю чувствовать ответственность за то, что, оставаясь здесь, даю им надежду. Знаете, стоит дурачок на пирсе во время шторма, к нему идут люди, а потом всех накрывает волна. А чего ты там, дурачок, стоял? Мы же к тебе пошли. Вот я боюсь оказаться в роли того дурачка.

— Начали за здравие, а заканчиваем…

— Ну, поставьте это в середину, — отшучивается Комаровский.

— И какой выход для себя видите? — спрашиваю его.

— Пока я для себя решил: если не можешь спасти 100%, но можешь спасти 5%, то спасай пять. А все остальные — не твоя проблема. Протягивай руку тому, кто готов ее принять. Прелесть ситуации ведь в том, что у меня каждый год появляются 3–4 млн новых мам. Им же неинтересно все, что я рассказываю, пока они не стали мамами. А потом даже очень.

• Читайте также: Исцелись сам. Почему украинские врачи немного шаманы и чему они могут научиться у коллег из Кении

Позже, открыв "Записки врача" Вересаева, я наткнулась на фразу: "Один молодой врач спросил знаменитого Сиденгама, "английского Гиппократа", какие книги нужно прочесть, чтобы стать хорошим врачом. "Читайте, мой друг, "Дон Кихота", — сказал Сиденгам".

*** *** ***

— Знатоки, внимание, правильный ответ.

Реанимация начинается с катетеризации подключичной вены. В качестве катетера в реанимации использовали обмотку проводов, которые и давал нам радиозавод.

С вами играл доктор Евгений Комаровский, город Харьков.

Фото: Игорь Чекачков, из личных архивов