Если бы человек вел себя так, как ведут себя нации, его поместили бы в сумасшедший дом, — Игорь Романов

Игорь Романов — практикующий психоаналитик, член Международной психоаналитической ассоциации и обучающий аналитик Украинского психоаналитического общества, кандидат философских наук, доцент кафедры теоретической и практической философии Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина, автор многочисленных научных работ по психоанализу, философии и психотерапии.

Что представляет собой украинский психоанализ?

— Мы пока учимся. После почти столетнего разрыва с международным психоаналитическим движением мы постепенно возвращаемся в его лоно. Основатель психоанализа Зигмунд Фрейд создал не просто новую теорию психики, он изобрел практический метод работы с ней. И даже нечто большее — новый вид профессиональной деятельности.Довольно быстро стало понятно, что для своего поддержания он нуждается в специальной институции. Психоаналитиков нужно учить, необходимы правила регуляции их работы, формы контроля и т. д. Для этого в 1910 году и была создана Международная психоаналитическая ассоциация. Ныне МПА — это основная организация, осуществляющая подготовку психоаналитиков по всему миру.

Что касается Украины, то сегодня у нас 12 человек получили полную подготовку по стандартам МПА, то есть являются психоаналитиками в подлинном смысле этого слова (горжусь, что 6 из них живут в моем родном Харькове), трое из нас недавно стали обучающими аналитиками. Еще около 30 человек проходят сейчас обучение. Около года назад Украинское психоаналитическое общество получило статус StudyGroup МПА, а это значит, что мы начинаем подготовку украинских аналитиков уже собственными силами, хотя и под неусыпным контролем зарубежных коллег.

У вас есть работа "Ненависть к чужому: понимание нарциссизма в кляйнианской традиции" — ксенофобия всегда следствие самолюбования?

— Скорее это две стороны одной медали. Если посмотреть на отдельного человека, то только детальное исследование может показать, чего больше в подобной нарциссической взвеси — любви к себе или ненависти к другим —и что является следствием чего. Отворачивание от другого, страх перед ним, приписывание ему всех мыслимых и немыслимых грехов глубоко укоренены в человеческой природе. И часто наше самообожествление — лишь защита от этого страха перед другим.

На уровне социальных процессов эта проблема выглядит еще острее. Кто-то из психоаналитиков однажды заметил, что если бы отдельный человек вел себя так, как ведут себя нации, мы бы тут же поместили его в сумасшедший дом. Мы бы посчитали признаком неадекватности рассуждения такого человека об избранности Богом, величии, исторической миссии, превосходстве над другими и т. д. — народам же мы все это легко прощаем. Грань между любовью к себе и нетерпимостью к иному выглядит здесь еще более тонкой и легко преодолимой. Думаю, вопрос о степени злокачественности различных форм национализма, или, выражаясь психоаналитическим языком, социального нарциссизма, в конечном счете зависит от доминирования жизнеутверждающих или деструктивных сил в том или ином сообществе. Как сформулировал эту дилемму один из величайших теоретиков психоанализа после Фрейда УилфредБион: "Гордость, основанная на влечении к жизни, становится самоуважением. Основанная на влечении к смерти, она превращается в высокомерие".

Ксенофобия вообще — тяжелая болезнь? Откуда она берется?

— С одной стороны, ненависть к другому и страх перед ним присущи всем нам от рождения. Современный британский психоаналитик Рональд Бриттон назвал это "ксеноцидным импульсом" — своего рода психической аллергией ко всему, что слишком отличается от меня самого. Мы легко можем это понять, обратив внимание на то, как устаем в чужой стране от наплыва незнакомых стимулов: чужого языка, чужой еды, запахов, звуков, обычаев и т. д. Мы чувствуем потребность вновь прикоснуться к чему-то знакомому, пообщаться с близкими, например, или соотечественниками. При переизбытке новых впечатлений мы можем просто отключиться, заснуть, например, — что кто-то назвал бы нарциссическим уходом, а кто-то — весьма деструктивной атакой на способность воспринимать мир, кажущийся в данный момент враждебным. Я могу вспомнить несколько историй о детях из своей практики. Они надолго замолкали, попав в иноязычную среду — например, из украинской деревни в русскоязычный детский сад.

К счастью, есть и другая сторона — наш интерес к другому, способность и потребность устанавливать с ним связи. Если бы не это, зачем бы вообще мы путешествовали, узнавали новое, как бы мы развивались? Разве не заключается развитие — как отдельного человека, так и целых культур — в смелом принятии чего-то нового, исходящего от других? Можно вспомнить пример Пушкина — человека с африканскими корнями, привившего русскому литературному языку французские побеги и тем самым навсегда изменившего его. Но на самом деле таких примеров много, любое развитие — это встреча с другим.

Какие виды ксенофобии сегодня самые распространенные?

— Вряд ли я смогу предложить какую-то классификацию, отличающуюся от обычного здравого смысла… Мы все знаем об антисемитизме, сегодня все более распространен антиисламизм; в связи с войной по обе стороны русско-украинской границы, да и внутри наших стран все больше распространяются украино- или русофобские мифологемы. Это вполне объяснимо социологически.

С психоаналитической точки зрения важно учитывать механизм проекции, неизбежно влияющий на наше восприятие "чужаков". Он будет действовать тем интенсивнее, чем более небезопасно мы себя чувствуем — это может быть опасность нашему выживанию или угроза нашей идентичности, или же нестабильное состояние, вызванное внутренними причинами… Во всех таких случаях мы склонны приписывать собственные негативные качества другим людям и защищаться от них как от внешних угроз. Так, например, психоаналитики описывали, как во время войны в Югославии христиане и мусульмане одинаково воспринимали друг друга как "грязных", потому что одни пользуются водой после туалета, а другие — бумагой… Это очевидный пример проекции, почти прямо передающей все "грязное" другой стороне. Как правило, это сопровождается довольно бездумной идеализацией "своего", например, своих лидеров, чем последние не пренебрегают воспользоваться…

Фрейд описал и феномен "нарциссизма малых различий" — то, как часто мы склонны преувеличивать свои отличия от довольно близких с нами народов: немцы и австрияки, евреи и арабы, русские и украинцы… Почему нас не так беспокоят отличия от австралийских аборигенов или жителей Папуа — Новой Гвинеи? Ну, отчасти потому, что мы с ними не встречаемся — ни физически, ни культурно. Но есть и вторая часть ответа. Для осуществления проекции своих негативных черт нам нужен некий "портал" — ощущение сходства или близости. Тогда мы можем построить некое бессознательное умозаключение: он кажется таким же, как я, но это обман — на самом деле он злой, грязный, сексуальный, импотентный, он мне угрожает, и от него надо бежать или с ним сражаться…

Какие из видов ксенофобии чаще всего вызывают или распространяют сегодня СМИ?

— Думаю, СМИ, особенно сетевые, выполняют двойственную роль. Вы упомянули мою статью о нарциссизме, но я позволю себе сослаться на другую свою работу, — статью "Посол несуществующей страны" о войне и влечении к смерти, с которой я выступал недавно в Берлинском институте психоанализа им. Карла Абрахама. В ней я цитирую рассуждения Фрейда о факторах, которые могут противостоять человеческой тяге к разрушению и саморазрушению. Фрейд называет это эротическим, любовным влечением, которое подразделяется на два течения — любовь к другому и возможность к идентификации с ним. Последняя ответственна за такие наши способности, как сочувствие, сопереживание, эмпатия… Давайте подумаем, насколько современные СМИ способствуют установлению и развитию таких связей, а насколько, напротив, стимулируют тяжелые формы проекции, создающие других как чужаков из ада? Думаю, есть признаки этой второй тенденции, когда мы бесконечно воспроизводим противостояния в сетях по типу "зрада или перемога", окружаем себя сторонниками и преследуем оппонентов. И существуют, безусловно, те, кто хотел бы использовать эту тенденцию для манипуляций массовым сознанием. Однако я бы не отменял заслуг современных медиа в развитии этого удивительного чувства общности всех людей, принадлежности большому человечеству. Даже если это обмен фотографиями котиков или детей, это способствует объединению, а не разъединению. Вот почему я с большим недоверием отношусь к любым ограничениям свободы СМИ.

Игорь Романов: "Психоаналитики описывали, как во время войны в Югославии христиане и мусульмане одинаково воспринимали друг друга как "грязных", потому что одни пользуются водой после туалета, а другие — бумагой… Это очевидный пример проекции, почти прямо передающей все "грязное" другой стороне

Есть понятие бытового антисемитизма, а бытовой ксенофобии — есть?

— Наверное. Без бытовой ксенофобии невозможна политическая. И изменить ее гораздо труднее. Как видим на примере последней избирательной кампании в США, политкорректность — очень тонкий культурный слой. Ксенофобия, мезогамия и прочие формы ненависти к иному возвращаются. Однако чаще всего изменения приходится начинать сверху, отдавая себе отчет, что на нижнем уровне они произойдут гораздо позже…

Патриотизм может к ксенофобии привести?

— Думаю, я уже ответил. Все зависит от того, насколько любовь к своему, "к отеческим гробам", строится на ненависти к другим, страхе или презрении к ним, а насколько — на уважении и признании. Полагаю, второй сценарий редко требует шумного самовозвеличивания.

А гомофобия с чем связана — тоже с комплексом неполноценности? Или это проявление латентной гомосексуальности?

— Это интересный вопрос. Фрейд в свое время указал на потенциальную бисексуальность каждого человека. Она основана на том, что первым объектом любви для нас являются наши мамы, и они же — первый объект идентификации. Это создает в последующем специфические проблемы выбора своей идентичности и своего объекта любви для мальчиков и девочек, но совсем без проблем не бывает. Наверное, можно сказать, что страх перед людьми с измененной гендерной идентичностью связан с тем, что контакт с ними возвращает нас к проблеме, которую мы считали для себя уже решенной.

Если же посмотреть на эту проблему шире, то она выглядит как борьба за собственную идентичность. С одной стороны, мы видим страх утраты старых ценностей и способов определения себя как мужчины, женщины, отца, сына, представителя класса или нации. С другой стороны, все громче заявляет о себе идеология легкой заменимости всех этих идентичностей, как будто мы можем выбрать их в супермаркете, как новую одежду. Думаю, это сложный и почти невозможный выбор, пока мы находимся в рамках таких идеологий.

Вот это российское знаменитое "Гейропа" и вся общественная ненависть к "гомосятине" явно же в одном пучке с рашизмом и путинизмом — как это все взаимосвязано? И что это, эпидемия?

— В 1920-е годы психоаналитик Вильгельм Райх предрек деградацию русской революции в репрессивное общество, узнав о гомофобских законах Советского Союза. Обычно эти тоталитарные тенденции идут рука об руку: ксенофобия, вождизм, национализм, гомофобия. Но я не думаю, что это специфично, будут ли в обществе осуждать гомосексуалистов или гетеросексуалов, евреев или татар. Вопрос в том, что какие-то группы станут выполнять роль мусорного ведра для проекции всего негативного. Кроме того, наличие пугающих других будет использоваться для оправдания государственного контроля в областях, где традиционно государству нет места: в семье, в сексуальных отношениях, в сознании людей.

Что касается России, то сегодня мы стали свидетелями гигантского социального эксперимента. Раньше мы только читали о таких вещах на примере Германии или в социально-психологических экспериментах — как легко люди деградируют до крайних форм жестокости, примитивных верований, как тонок налет культурного поведения и как мало тех, кто способен сопротивляться социальному давлению. Теперь мы все это наблюдаем воочию, и далеко не только в России. Думаю, здесь стоит обратить внимание прежде всего на самих себя и попытаться выстоять в борьбе за человеческое достоинство.

А какими фобиями охвачено сегодня украинское общество?

— Думаю, украинцы борются за свою идентичность, и эта борьба порой выглядит борьбой за само право на существование. Иногда это вполне реалистичное восприятие, потому что в ходе горячей и гибридной войны мы слышим достаточно голосов, отрицающих за нами такое право. Иногда это больше похоже на фобию, когда, например, кого-то охватывает паника по поводу угрозы украинскому языку и культуре. Мне кажется, главная опасность исходит из того, что в погоне за ответом на вопрос, кто мы и какие мы — не такие, как русские, не такие, как советские, такие, как галичане, такие, как казаки, и т. д. — в бесконечной борьбе этих разных способов самоопределения мы потеряем уникальную возможность стать такими, как все, и построить современную политическую и экономическую систему, приспособленную к ценностям "такого, как все" человека. Это путь, которым прошли многие весьма особенные страны Азии, такие как Япония или Корея, и на котором им пришлось несколько умерить грезы о собственной уникальности.

• Читайте также: Гибридную войну изобрели очень давно, — Юрий Гудыменко

Последний вопрос самый главный: как она, ксенофобия, лечится? Ну, если говорить о самолечении.

— Как я уже сказал, разобщенность лечится связями. Помню, несколько лет назад в одном украинском интернет-издании существовал проект личных и семейных историй о Второй мировой войне — нет ничего более целительного, чем узнать историю того, кого ты считал исчадием ада. Помню фильм "Три истории Галичины" — с еврейской, польской и украинской историей тех же времен. Все это — способы развития не только нашей способности посмотреть на мир глазами другого, но и в принципе посмотреть на него без черно-белого фильтра. Мышление и привносимая им возможность видеть сложность другого — вот, пожалуй, главный антидот ксенофобии.