Лишние дети. Как будет проводиться реформа детских домов и справятся ли с задачей патронатные семьи

Cтоит чуть отойти в сторону от киевской станции метро "Лесная", и ты оказываешься практически в чаще. После пыльного городского воздуха сладковато-острый хвойный запах слегка пьянит, заставляя приостановиться и вдохнуть поглубже. Вся огромная территория дома ребенка "Березка", затерявшегося здесь между сосен, производит впечатление курортного санатория после обеда — сонная и безлюдная. Но на главврача этот успокоительный эффект, видимо, не распространяется. Кажется, что Александр Могильный, невысокий худой мужчина в очках с седым ежиком коротких волос, не может высидеть на одном месте и минуты. Едва начавшееся интервью он сразу прерывает: "Пойдемте, пойдемте, я вам все покажу", — и уводит меня в отделение паллиативной помощи. Тут на узких кроватках лежат дети с тяжелыми диагнозами — большинство из них даже есть самостоятельно не могут, кормят их через зонд.

— Ксюша! Привет, моя доця! — главврач останавливается возле семилетней девочки, которая стоит, ухватившись за бортик кровати. Осторожно обхватывает ее голову руками и легонько сдавливает — малышка смеется.

— Да-да, знаю, что тебе так нравится! — воркует Александр Иванович, но тут же отпускает девочку и стремительно переходит к следующему ребенку. — Это наш "дауненок" Артем — у него синдром Дауна и тяжелый порок сердца, от него отказались родители, сказали, что не в состоянии за ним ухаживать. А вот Филипп Кухаренко, у него гидроцефалия, попал к нам в 2012 году.

Сейчас в паллиативном отделении лежат девять малышей, а всего в доме ребенка находятся 87 подопечных. Несмотря на то что учреждение рассчитано на детей до четырех лет, здесь немало "переростков", как говорит главврач. По существующим нормативам их давно должны были перевести в интернаты. Однако сейчас там либо не хватает мест, либо нет медицинского обеспечения для лежачих детей.

— Как-то мы договорились с интернатом в Белой Церкви, привезли туда Филиппа, но директор, когда увидела мальчика, замахала руками и сказала, что не возьмет! Так что мы забрали его обратно, — рассказывает Могильный.

Из-за возрастных ограничений "Березка" не адаптирована для проведения школьных уроков, так что детей постарше воспитатели отводят в обычную школу, которая находится через дорогу.

— Сейчас у нас два цыганских ребенка — братья-погодки, они ходят туда учиться, — продолжает Александр Иванович. — Три года назад решением суда их забрали у матери, но она навещает их здесь, пытается вернуть. Одного ребенка уже забрала, осталось еще двое, сейчас она оформляет документы — свидетельства о рождении и так далее.

Тоска по любви. В Святошинском доме-интернате дети тянутся к любому зашедшему сюда незнакомцу

Мы возвращаемся в кабинет главврача, он раскладывает на столе листы картона, аккуратно расчерченные от руки. Сверху крупная надпись: "Моніторинг руху дітей". В столбиках прописаны цифры по приходу-уходу подопечных, начиная с 2005 года. Судя по указанным данным, количество поступающих в заведение за эти годы хоть и менялось, но некардинально. В 2005 году, например, сюда зачислили 80 малышей, в 2016-м — 99, в прошлом — 88. А вот усыновлять стали меньше: в 2005 году — 36 сирот, в 2016-м — 22, а в прошлом — всего 16.

Могильный считает, что идея деинституциализации не нова. Реформа интернатных учреждений началась еще при Викторе Ющенко, когда было принято решение о сокращении количества детей в детских домах — вместо 200–300 мест оставляли 50–100. После этого запустили программу по развитию сети детских домов семейного типа (ДДСТ), которые были призваны разгрузить государственные учреждения.

— Все это замечательно, конечно, только родители приходили к нам, видели детей с диагнозами, разворачивались и уходили. Больше троих детей за год в ДДСТ ни разу не забирали, — комментирует главврач.

Теперь дом ребенка готовится к очередным переменам. В соответствии с принятым в Кабмине постановлением №675 с 2020 года в государственные учреждения не будут приниматься дети до трех лет, их станут передавать в патронатные семьи. "Березка" же из детдома должна превратиться в паллиативно-реабилитационный центр, где будут принимать подопечных до 18 лет.

— Конечно, потребность в реформе давно назрела. Но вот решение приняли, а как это сработает на практике — непонятно, — сокрушается Могильный. Такие изменения предполагают наличие определенного персонала, нового оборудования, питания, не говоря уже о кроватях и прочей мебели для более взрослых воспитанников. Но все эти вопросы пока не обсуждаются.

— Ежегодно к нам прибывает около 80–85 детей, 90% из них — это малыши возрастом до года. После 2020-го к нам они поступать уже не смогут. Так куда их всех будут девать? — разводит руками главврач. Он уверен, что и патронатные семьи, на которые в государстве планируют сделать упор, не совсем подходят для решения проблемы.

— Дети, которые к нам поступают, очень часто непредсказуемые, они требуют круглосуточного внимания, понимаете? У них бывают судороги, приступы эпилепсии, остановка дыхания. Для этих случаев у нас есть медицинское оборудование, препараты. Но готовы ли ко всему этому патронатные воспитатели? — резюмирует он.

Дети "на передержке"

Проект по созданию патронатных воспитателей в Украине стартовал еще десять лет назад. В 2017 году после принятия Кабмином соответствующего постановления развитие патроната стало общегосударственной задачей. Предполагается, что дети, от которых отказались родители или которые по решению суда были изъяты из семьи (из-за алкоголизма матери, жестокого обращения, сексуального насилия, неподходящих условий жизни и т. д.), на три месяца передаются патронатному воспитателю. За такую работу он получает от государства зарплату, а социальная служба должна в этот срок либо попытаться вернуть ребенка биологическим родителям, либо найти для него приемную семью, опекуна или усыновителя. В крайнем случае срок может быть продлен до шести месяцев, но не дольше.

Патронатные воспитатели в соответствии с украинской стратегией по деинституциализации должны стать главной альтернативой детским домам, но за десять лет их количество не дошло даже до сотни. Сейчас в Украине 71 человек готов поработать "родителем", из них в столице находятся всего две семьи.

Киевлянка Наталья Базильчук патронатным воспитателем стала шесть лет назад и за это время приняла у себя 16 детей — от новорожденных малышей до 17-летней беременной девушки. Она соглашается рассказать о своем опыте патроната, и я еду на Оболонь, где живет семья.

Дверь открывает пышнотелая женщина с живыми серыми глазами и копной рыжих волос. За ней в узком коридоре появляется худощавый подросток на костылях.

— Что случилось? — киваю на гипс на его правой ноге.

— Поломал, — смущенно улыбается парень. — Шел по улице, упал — ну и вот.

— Это Даниил, сейчас живет у нас, — объясняет хозяйка и приглашает в комнату. Сажусь возле фотографии мальчика с игрушечным пистолетом в руках.

— А это наш родной сын Дима, ему уже 24 года, — перехватывает мой взгляд Наталья. Она усаживается напротив и поправляет цепочки на шее: на одной иконка Божьей Матери, на второй — звезда Давида. — Вот когда Дима вырос, мы с мужем и стали патронатными воспитателями. Вообще-то сначала мы хотели стать приемными родителями, подали заявку и пошли на подготовительные занятия. Но муж не посетил два занятия, а у них там с этим все строго. Так что нам не дали рекомендации на приемную семью, только на опеку, но для нас это принципиально разные вещи. Хотя я во всем вижу положительные стороны — значит, так надо было.

Реформа началась. С 2020 года малышей до трех лет в дом ребенка "Березка" больше не будут принимать

После неудачной попытки Наталья Базильчук познакомилась с менеджером из благотворительной организации "Партнерство — каждому ребенку", которая и рассказала ей о патронате. Наталья с мужем решили попробовать и записались на очередные подготовительные занятия.

— Нас было две семьи на курсах, — продолжает собеседница. — Но вторая пара быстро отпала. У мамы резко начались проблемы со здоровьем, очевидно, это была психосоматика. Когда нам рассказывали о проблемах, которые могут возникнуть с приходящими детьми, она очень удивлялась и пугалась. Нам говорили, что ребенок может специально, простите, накакать на ковер, и у женщины округлялись глаза. Она не могла поверить: "Как такое может быть?!"

Наталью, психолога по образованию, такие вещи не пугали. Женщина считает, что это помогло ей правильно оценивать риски, понимать и принимать возможные модели поведения детей. Первым в квартиру к Базильчук приехал 4-летний Кирюша (здесь и ниже имена детей изменены).

— Еще до этого на собеседовании в городской службе по делам детей нас спросили, каких ребят мы не хотели бы брать, и мы с мужем, не сговариваясь, ответили: "ВИЧ-инфицированных". Я не могу сказать, что чего-то конкретно боялась, но обо всем этом я знала очень поверхностно. И вот наш "первенец" как раз был ВИЧ-позитивным ребенком, — рассказывает Наталья.

К своим четырем годам мальчик успел многое пережить: смерть наркозависимой матери, опеку бабушки с пристрастием к азартным играм, пробовал курить и мог попросить еду у незнакомых людей.

— Он был очень шустрый, открытый и любознательный. Мы с ним часами могли сидеть и складывать какой-то конструктор, учить стихи или рисовать, — вспоминает женщина. Кирюша прожил в семье семь месяцев (до принятия государственной программы сроки пребывания у патронатных воспитателей могли продлеваться), и Наталье было настолько интересно с ребенком, что она всерьез раздумывала над тем, чтобы оставить его. Но когда появились потенциальные опекуны, женщина как-то сразу поняла, что эта семья сможет дать мальчику больше, чем они с мужем, — пара была более молодая, обеспеченная и очень хотела ребенка. Базильчук до сих пор с ними общается, и иногда они видятся с Кириллом.

Из всех 16 "временных" детей лишь с одним Наталье было сложно выстраивать отношения. Около года назад в квартиру на Оболони приехал 13-летний Матвей.

— У него инвалидность — мальчик переболел энцефалитом, после этого он почти полностью ослеп, у него психические расстройства, — говорит женщина, скрещивая руки на груди. — Я очень активная, готова многое дать детям — возить их на реабилитацию, пытаться улучшить их состояние. Но Матвею ничего не нужно было, он ничего не хотел. Мог часами сидеть на одном месте и перебирать кубики "лего". С одной стороны, я понимала, что он не виноват в своих проблемах. Но с другой — поскольку я не имела профессиональной подготовки и опыта работы с такими детьми, мне эмоционально было очень тяжело с ним.

В достатке. Главврач "Березки" Александр Могильный уверяет, что дети в детдоме ни в чем не нуждаются

Через полгода Матвея забрали в детский дом семейного типа. После этого случая Наталья решила, что больше не будет принимать воспитанников с психическими расстройствами.

— Вообще я считаю, что интернаты действительно надо закрывать, но специализированные учреждения для детей с инвалидностью надо оставить, просто переформатировать их в дневные центры, — рассуждает собеседница. — Профессионально мы (патронатные воспитатели. — Фокус) не готовы для работы с ними.

Напоследок Наталья Базильчук признается, что тех денег, которые государство выделяет патронатным воспитателям, не хватает. Сегодня зарплата патронатного воспитателя составляет пять прожиточных минимумов, то есть 9,7 тыс. грн. На содержание ребенка выплачивается два прожиточных минимума для соответствующего возраста, то есть от 3,4 до 4,2 тыс. грн.

— Вот Данька к нам приехал — он же постоянно голодный! Вы бы видели, сколько мальчишка ест, — женщина театрально прикрывает лицо рукой и смеется. — Но если бы речь шла только о продуктах — это одно, но еще же есть одежда. Ведь к нам в основном приходят дети в таких вещах, что их можно только выбросить. К тому же эти ребята тоже хотят посещать развлекательные центры, но финансово это потянуть нереально. Конечно, я стараюсь их баловать. Им вообще очень хочется внимания. Вот подойдет Данька и говорит: "Обнимашки!" Значит, обнимашки, значит, ему это надо.

Провалившийся "пилот"

За бесконечным бетонным забором на улице Михаила Котельникова видны двухэтажные здания. Это Святошинский детский дом-интернат для мальчиков, где круглогодично живут и проходят реабилитацию 189 воспитанников до 18 лет и подопечных — до 35 лет с психическими расстройствами. Из них 52 ребенка — это сироты и дети, лишенные родительской опеки, у остальных есть семьи. На проходной сосредоточенный охранник уточняет: "А Леонидовна знает, что вы придете?" — и, дождавшись кивка, пропускает внутрь. На открытой площадке перед главным корпусом суетится компания шумных подростков, но появление неожиданного гостя тут же привлекает их внимание. Десятки глаз с любопытством следят за мной.

— Люба, здесь охрана водит! — не выдерживает один из мальчишек с синдромом Дауна и обращается к воспитательнице, показывая на меня пальцем.

"Леонидовну" — и. о. директора дома-интерната Ларису Хоменко — я нахожу в просторном светлом кабинете. Сидя за рабочим столом, заваленным стопками документов и связками ключей, она говорит по телефону. Речь идет о бюджетных деньгах, которые мэрия планирует выделить интернату, однако руководству нужно определиться с запросом, на что они будут израсходованы. Хоменко надеется утеплить фасад здания — зимой в интернате прохладно. Но через несколько минут вырисовывается и проблема — средства поступят лишь в декабре. Пока будут проходить тендер и прочие организационные мероприятия, времени на работу уже не останется.

— Никак не могу со всем этим разобраться, — устало вздыхает миниатюрная женщина, кладя трубку. Во главе дома-интерната она оказалась меньше месяца назад, до этого десять лет была заместителем директора по учебно-воспитательной работе. Весь прошлый год и начало нынешнего детское учреждение было в эпицентре скандалов, которые закончились отстранением от должности руководителя Сергея Лактионова и начавшимся служебным расследованием.

В 2017 году мэрия Киева решила запустить в Святошинском доме-интернате пилотный проект по деинституциализации. Но как только специалисты стали разрабатывать новые положения интерната, родители детей, круглосуточно находящихся здесь на попечении, забили тревогу. Лактионова обвинили в том, что под видом реформы он пытается сделать интернат частным и брать оплату за предоставляемые услуги.

— Не очень хочется говорить обо всем этом, — отмахивается от вопросов Хоменко, но потом все же рассказывает о сложившейся ситуации. — Паника поднялась из-за того, что никто не мог ответить на вопросы, появившиеся у родителей. У меня сложилось впечатление, что даже эксперты проекта "Модернизация системы социальной поддержки населения Украины" (в соответствии с ним разрабатывались меры по деинституциализации, проект финансируется Международным банком реконструкции и развития. — Фокус) не видят общей картинки. Когда начались собрания с родителями, эти эксперты на первой встрече говорили об одних планах, а на второй — совсем о других. К тому же представители проекта постоянно менялись. Так что никто не мог понять, что мы получим в результате такой реформы.

Неустойчивая позиция "полевых экспертов" привела к тому, что родительский комитет решил всячески противостоять готовящейся трансформации, попутно обвинив руководство в преследовании корыстных целей.

— Родителей можно понять, — добавляет и. о. директора. — Из-за этой неразберихи и отсутствия информации они стали накручивать себя, а ситуация обросла сплетнями и домыслами. Хотя о том, что интернат станет частным, речи вообще не было! Думаю, что у нас просто поспешили с этим "пилотом", побежали, как говорится, впереди паровоза. Я считаю, что сначала надо было оценить потребности детей, что им нужно и куда их можно отправить из этого интерната, а потом уже принимать решения.

Впрочем, Лактионова уволили по другой причине. Параллельно в интернате реализовывался еще один проект по обустройству отделения поддерживаемого проживания. На создание модульного дома, где могли бы отдельно проживать 15 взрослых воспитанников вместе с несколькими кураторами, Киев выделил 7 млн грн. Такой обособленный формат помог бы им стать более самостоятельными и научиться брать на себя ответственность. Монтаж модуля так и не закончили, но бывший директор уже перевел 3 млн грн фирме-подрядчику. По этому делу контролирующие органы сейчас проводят служебное расследование, а здание находится под арестом.

— Я теперь даже не знаю, будут достраивать модуль или нет, — продолжает и. о. директора. — Но наши ребята его очень ждут. Есть у нас парень Сашка, так он каждый день подметает территорию вокруг этого дома, уже относится к нему как к своему.

На всех не хватит. Патронатных семей, куда со следующего года должны распределять сирот, в Украине слишком мало

Словно в подтверждение этих слов, в кабинет вваливаются трое юношй, наперебой рассказывая что-то женщине, и один из них показывает картинки на мобильном телефоне.

— А вот это и есть наш Саша, — кивает Хоменко на парня. — Он у нас живет с четырех лет, пришел сюда из дома ребенка.

— Почему от вас так воняет! — тут же начинает отчитывать ребят. — Я зачем вам дезики подарила? Идите в душ немедленно.

— Какой душ? Мы пойдем работать! — возмущаются юноши и уходят, громко переговариваясь.

Лариса Хоменко провожает меня к выходу, по пути мы заходим в детское отделение. Гурьба десятилетних мальчишек тут же окружает нас плотным кольцом. Каждый из них пытается взять меня за руку, некоторые тут же начинают исследовать содержимое моей сумки. Самым настойчивым оказывается мальчик с не по-детски напряженным лицом, широко распахнутыми глазами и плотно сжатыми губами. Слава с какой-то отчаянной решимостью цепляется за меня, отгоняя ровесников. Постепенно остальные ребятишки разбредаются на тихий час, и одна из воспитательниц грубо встряхивает Славу за плечо, пытаясь увести. Мальчик ловко высвобождается из рук женщины и лишь крепче сжимает мою ладонь.

— Не хочу там спать, не хочу там спать! — громко шепчет он мне. Но потом сдается и отпускает руку.

Путем проб и ошибок

— На разных встречах по деинституциализации, когда мне начинают говорить о том, что пусть интернаты будут, что это не так уж и страшно, я всегда спрашиваю: "А вы бы отдали своего ребенка туда?" Из сотни один человек может сказать "да", и то чаще всего из-за какой-то бравады. Если мы не хотим, чтобы наши дети там оказались, то почему позволяем другим там жить? — возмущается Уполномоченный при президенте Украины по правам ребенка Николай Кулеба, один из ярых сторонников реформы детских домов в стране.

По словам Кулебы, у нас еще с советских времен сохранилась установка, что если в семье есть проблемы, то интернат может быть нормальной формой устройства ребенка.

— Первое, что будет способствовать успешности реформы и чего не хватает сегодня, — это изменение нашей культуры, — объясняет он. — Как только отношение общества к ребенку начнет меняться, мы сразу увидим уменьшение количества детей в интернатных учреждениях.

Перераспределение. Деньги, сохраненные в бюджете после ликвидации детдомов, должны отчисляться одиноким матерям, чтобы они смогли воспитывать детей дома

К настоящему времени Министерство социальной политики должно было найти достаточное количество специалистов, которые внедряли бы реформу на местах, говорит уполномоченный. Второй этап реформы предусматривает создание финансовых механизмов для развития услуг, предотвращающих попадание детей в интернаты

— Бывают мамы, которым просто негде жить, и они не находят другого выхода, кроме как отдать ребенка в детдом, — говорит Кулеба. — Государству проще помочь с арендой жилья и социальным сопровождением, чем отдать ребенка в интернат, где он будет отделен от семьи. В той же "Березке" на одного ребенка выделяется около 30 тыс. грн в месяц. Разве не рацио­нальнее было бы потратить их на помощь матери?

Омбудсмен приводит в пример случай с Белгород-Днестровским детдомом, где в 2018 году осталось всего два воспитанника, на которых приходилось 144 сотрудника персонала и около 17 млн грн выделенных из областного бюджета средств.

— Реально ли реализовать реформу до 2026 года? Да, реально! — уверен уполномоченный. — Но только в том случае, если мы сможем убедить людей на местах, в громадах, что это необходимо сделать. И даже не нужны дополнительные средства, они уже есть сегодня в системе, просто их надо распределить по-другому.

Притом чиновник считает, что пилотный проект в Святошинском доме-интернате — иллюстрация того, как реформа не должна происходить. К детям с инвалидностью в рамках реформы нужно подходить с особой осторожностью, уверен он.

— По моему мнению, Киев сделал ошибку. Прежде чем прийти в заведение и напугать родителей страшным словом "реформа", нужно было показать им на конкретном примере, как будет работать реформированное учреждение. Для этого необходимо создать часть услуг для нескольких семей, — комментирует Николай Кулеба.

С аналогичным негативным примером столкнулись и в Херсонской области, где решили закрыть детдом, разослав всех детей к биологическим родителям.

— Эта реформа вообще не о ликвидации учреждений, а о создании необходимых условий для каждой семьи, чтобы даже мысли не появлялось отправить своего ребенка жить в интернат, — подчеркивает собеседник. — Да, часть учреждений необходимо закрыть, поскольку на территории просто не будет детей, нуждающихся в услугах. А другие можно трансформировать в оказание услуг в дневном режиме. Многие говорят, что сначала нужно все создать, а потом делать реформу. Но если ее не начать сейчас, то изменения никогда не произойдут. Подготовительный этап — это тоже часть процесса.