В Германии многие не держали в руках книгу украинского писателя, – Клаудиа Дате

Русский и польский вы выучили во время учебы в университетах. А украинский язык — находясь в Киеве. Сколько времени занял переход от изучения азов нового языка до готовности делать литературные переводы?

— С пониманием украинских текстов, в том числе художественных, проблем не было, так как языки похожие. С устной речью были, конечно, трудности. Я жила в Киеве в первой половине 2000-х, тогда услышать украинскую речь можно было гораздо реже, чем сейчас.

После Оранжевой революции в 2004-м спрос на украинскую литературу в Германии очень вырос. Первыми моими переводами, как ни странно, стала поэзия Жадана, он тогда только начал появляться на немецком рынке.

КТО ОНА

Переводчица с украинского и русского на немецкий язык. Переводила книги Андрея Куркова, Сергея Жадана, Софии Андрухович, Марии Матиос, Тани Малярчук и других украинских авторов

ПОЧЕМУ ОНА

Стала инициатором создания сообщества немецких переводчиков Translit, популяризующего литературу Восточной Европы

Раньше перевод считался изначально ущербным по отношению к оригиналу текстом. Сохранилось ли это предубеждение?

— Марк Белорусец, известный украинский русскоязычный переводчик Пауля Целана, Герты Мюллер и других немецкоязычных авторов, любит повторять: "Перевод — это всегда список потерь".

Я бы сказала, что есть тексты, которые всегда будут выглядеть ущербными в переводе, которые просто невозможно передать так, как хотелось бы. Например, мы переводили на немецкий "Записки українського самасшедшего" Лины Костенко. Если помните, в этой книге передана атмосфера в украинском обществе в начале 2000-х. Герой жалуется на политическую систему, на коррупцию. Описывает он это для людей, которые очень хорошо его понимают. Как ни старайся, перевод не передаст ни ту самую атмосферу, ни диалог, который происходил между книжным героем и целевой читательской аудиторией. В таких случаях потери обязательно будут, каким бы опытным ни был переводчик.

Однако в последнее время процесс перевода очень изменился. Я недавно была на дискуссии, где присутствовал Ян Фактор, немецко-чешский автор, который пишет на немецком, но очень хорошо знает чешский язык. Его написанный на немецком роман был переведен на чешский. На этой дискуссии он рассказал, как вместе с переводчиком Радованом Харватом они создали новое произведение. Я бы даже не назвала это переводом. При таком подходе перевод необязательно страдает. Могут существовать два абсолютно разных текста, и ни один из них не будет ущербным.

Что вы предпочитаете переводить — прозу или поэзию?

— Наверное, мне все же больше нравится переводить поэзию. На немецком книжном рынке такая возможность — это большая привилегия. Она у меня есть. Своими переводами Жадана, Сливинского, Ирванца, Бабкиной я заработала репутацию переводчицы поэзии.

Перевод поэзии дает возможность сосредоточиться на отдельном слове, и это прекрасно. При работе с прозой такое невозможно. Если ты будешь останавливаться на каждом слове, никакого результата не будет.

Что вы делаете, чтобы лучше прочувствовать литературное произведение и максимально точно передать его оттенки носителю другой культуры?

— Если у человека нет чувства тональности текста, ничего не выйдет. Это понятие очень трудно объяснить, но без него удачного перевода не будет. Для меня всегда важно создавать несколько версий перевода. То, что ты не заметил сначала, обязательно попадется на глаза во втором, третьем, четвертом туре. Я бы не стала переводить текст на одном дыхании.

А тональность эту вы чувствуете сразу же или через какое-то время?

— Переводя "Солодку Дарусю" Марии Матиос, я почти сразу почувствовала тональность. Когда переводила "Пуля нашла героя" Куркова, третью часть его трилогии о социализме, — не сразу. У него там присутствует очень тонкая ирония, без которой текст не передать. И я ее почувствовала только через какое-то время.

Как поступаете с идиомами в тексте, непонятными для немецкоязычного читателя, — убираете, сглаживаете, оставляете без перевода?

— В теории я должна сказать: нельзя ничего удалять, это вообще недопустимо (смеется). Иногда, конечно, приходится. Даже если хочешь все один к одному передать, если нет предпосылок для понимания у читателя, значит, их нет, и как ни старайся, формулировки эти не передаются.

Но я всегда пытаюсь объяснить или найти эквивалент, который был бы близок к тому, что описывается в оригинале. Например, в романе Куркова "Пуля нашла героя" есть много специфической лексики эпохи социализма, идеологических клише. Что я делала: смотрела в немецком переводе интервью Светланы Алексеевич с людьми, которые вспоминают и описывают социалистические будни. Оттуда я взяла на заметку много штампов и выражений той эпохи.

Суржик — неотъемлемая часть современной украинской литературы. Как вы поступаете, когда сталкиваетесь с ним в тексте, который переводите?

— О суржике я могу многое рассказать. Начнем с того, что перевод всегда зависит от функций суржика в тексте. Когда-то для сборника об украинском футуризме я переводила текст Богомазова. Он был русскоязычным, но в 1920-е годы, как и многие, начал говорить и писать по-украински. В его оригинальных текстах много ошибок. В этом случае вопрос о том, как переводить, зависит от того, что я хочу показать. Если меня интересует только его творческий подход ко всем этим футуристическим параметрам, — конечно, буду сглаживать текст, убирать ошибки. А если хочу показать, что именно в это время он начал писать по-украински, хоть и знал язык плохо — буду показывать эти ошибки в немецком тексте, потому что это говорит о духе времени.

Еще один пример — роман Александра Ирванца "Рівне/Ровно", который я частично переводила на немецкий. В нем есть переход на русский внутри романа. В романе русский язык указывает на одного из персонажей, аппаратчика. Мне нужно было в немецком языке найти эквиваленты, которые бы передавали его жесткую речь. Я использовала армейскую лексику.

В сборнике рассказов Тани Малярчук было много малообразованных персонажей. У них суржик указывает на это. В этом случае при переводе я старалась использовать простую лексику, грамматические ошибки, неправильный порядок слов.

А как поступаете с неологизмами?

— Здесь проблема в том, что неологизмы, молодежная и нецензурная лексика могут быстро устареть. Сегодня они очень яркие, хорошо выражают настроение и чувства героя. Но можно ли их использовать? Это очень тонкий момент. Перевод ведь делается, как минимум, на десятилетия. Если он не очень актуален — его никто не будет читать через 20 лет. А все эти слова к тому моменту давным-давно исчезнут.

Вы сами выбираете книги и авторов для перевода?

— На немецком литературном рынке очень мало людей владеют "маленькими" языками. Я сейчас не о количестве носителей — знаю, что украинским владеет больше сорока миллионов человек, — а о том, как он воспринимается в других европейских странах. В издательствах хватает людей, которые владеют английским, французским, испанским или итальянским и могут найти себе авторов, посетив какие-то книжные ярмарки. С украинским и русским дело обстоит намного хуже. Я работаю не только как переводчик, но и как скаут: веду исследования на рынке, смотрю, кто нравится, кого я люблю читать, и предлагаю их книги издательствам.

Конечно, бывает и наоборот: издательство спрашивает, готова ли я кого-то переводить.

Приходилось ли вам отказываться от перевода украинских текстов из-за идейных разногласий с их авторами?

— Да, заставить меня отказаться от перевода могут политические взгляды автора, которые я не хочу распространять. Например, я не знаю, стала ли бы сейчас переводить Елену Заславскую или Захара Прилепина. Может быть, и не стала бы. Вы же знаете, как политическая ситуация в России и в Украине сегодня обсуждается в Германии. Есть люди, которые поддерживают Россию. Зачем мне популяризовать человека, чьи взгляды я не разделяю?

Чьи произведения сложнее других поддавались переводу?

— Матиос. Однозначно. В ее книге "Солодка Даруся" есть и диалекты, и неизвестные немецкому читателю исторические факты. Кроме того, там есть женский хор, старые деревенские бабы постоянно комментируют все, что происходит. Реплики — на языке села. Это было очень трудно передать, хотя бы потому, что образованный человек такой лексикой не владеет.

О тонкой иронии в тексте Куркова я уже говорила. Трудность в том, что нельзя было ее выпячивать и при этом надо было дать читателю ее почувствовать. Без правильной подачи книга могла быть прочитана не как иронический комментарий, а как пропаганда социалистической системы.

А Жадана я перевожу уже много лет. Особенности его стиля я хорошо знаю. Но в последнее время он опять стал писать рифмами, и переводить его стало очень сложно.

Что вы сейчас переводите?

— Книгу "Соня" Кати Бабкиной. Роман можно назвать развлекательным. Но Бабкина же поэтесса. И это, конечно, чувствуется. Начинаешь переводить книгу: быстро, легко, и с прямой речью все идет как по маслу. А потом нужно возвращаться и поэтизировать текст. Этот роман выйдет уже осенью, и он должен читаться на одном дыхании.

Кроме того, у меня на столе лежат стихотворения Остапа Сливинского. Я его очень люблю, уже много его переводила.

Поддерживаете ли вы с кем-нибудь из украинских писателей не только деловые, но и приятельские отношения? Помогает ли это лучше понимать их произведения?

— Я почти со всеми авторами знакома лично, мы общаемся, видимся один или два раза год. Это, безусловно, помогает.

Чем книги украинских писателей интересны немецкому читателю?

— Я против деления читателей на немецких, украинских и каких-либо еще. Оглянитесь вокруг: среднестатистического читателя, который одну книжку берет, а другую — нет, больше не существует. Есть те, кто читает, и те, кто не читает.

Те, которые читают, выбирают литературу по интересам. Например, в Германии есть люди, которые интересуются историей Советского Союза, — они будут читать тех же Куркова и Жадана. Есть те, кому интересно что-то новое, в том числе и культура другой страны. Они могут читать других авторов. Есть и те, кто просто хочет получить интересный текст, — это может быть развлекательная книга вроде романа Бабкиной, о котором мы говорили.

Популярны ли украинские авторы в Германии?

— Как ни странно и как ни печально, украинская литература еще ищет своего читателя в Германии. К сожалению, есть много людей, которые ни разу в жизни не держали в руках книгу украинского писателя.

Можно ли утверждать, что зайдя в книжный магазин в Германии, переводов российских писателей мы увидим больше, чем переводов украинцев?

— Русская классика действительно очень хорошо представлена. Что касается писателей-современников, возможно, российских авторов на полках и больше, но я бы не сказала, что ими как-то заметно чаще интересуются. Читатели больше ориентируются на конкретных авторов, а не на литературу, которую они представляют, — украинскую или русскую. Понимаете, о чем я? Человек приехал на презентацию, его увидели, его книжку купили. Мне вообще кажется, что сейчас новая тенденция — воспринимаются только живые авторы.

Как относятся ваши коллеги — немецкие переводчики — к событиям в Украине?

— Переводчики бывают разные. Как и читатели. Если очень обобщенно говорить, можно сказать, что переводчики, которые когда-то жили в Украине, намного лучше понимают происходящее. Среди тех, кто переводит с украинского, многие поддерживают политические изменения в стране, причем активно. Есть и такие, которым все равно.

Но меня шокировало то, что многие переводчики с русского языка поддерживают Россию. Это стало для меня большим разочарованием. Я считаю, что культурный человек должен разобраться в том, что происходит, и не повторять слепо какие-то пропагандистские вещи.

• Читайте также: Моя твоя понимать. Как австрийка Мария Вайсенбек приобщает европейцев к современной украинской литературе

Без чего не выйдет удачного перевода?

— Без знания языка, терпения и самокритики. Мне кажется, последнее очень важно. Если ты считаешь, что твой текст хорош и что он закончен, то, наверное, получился плохой перевод. Иногда я даю почитать текст мужу. У него очень хорошее чувство языка. Если в чем-то сомневаюсь, начинаю читать свои тексты вслух. Читаешь и сразу понимаешь, где споткнешься, где плохо звучит.