Голос Бабьего Яра. Как трагедия 1941-го ощущается в Киеве 80 лет спустя

Прошлое ускользает, и наши попытки его зафиксировать, сохранить натыкаются порой на неожиданные препятствия. Созданный в 2019-м году международный фотопроект "Лонка" призван собрать коллекцию образов всех, кто уцелел в Холокосте — и дожил до наших дней. "Осветить их последним светом", — говорят авторы. "Лонка" собирает фотографии и мемуары в 26 странах мира, привлекая к работе сотни журналистов и фотографов. Глубокие старики из разных стран — с огромным трудом, с болью вспоминают события середины ХХ века. Свое уничтоженное, изуродованное детство. Потери, страдания, предательство, сиротство. Чье-то сочувствие и поддержку. Надежду.

Работа с текстами для "Лонки" выявила несколько общих моментов: очень многие из бывших жителей гетто, узников концлагерей десятилетиями не могли начать говорить о пережитом. Члены семьи и друзья во многих случаях не подозревали, через что прошли их близкие. Вероятно, пережитое страдание наполняет немотой. И даже если ночью ты видишь кошмары, пережитые в детстве — днем не можешь доверить эту боль никому. Опасаясь, что отвернутся, не услышат, поймут не так. Или — что совсем непереносимо — не поверят.

О трагедии Бабьего Яра в Советском Союзе широко заговорили после опубликованного в "Литературной газете" стихотворения Евгения Евтушенко. Строки "Над Бабьим яром памятников нет" ударили в набат, указав на несправедливость ситуации (место гибели сотен тысяч людей не было никоим образом обозначено!) — и одновременно положили начало дискуссии, которая не закончилась и по сей день. О памяти Бабьего Яра, его значении, месте в общем мартирологе жертв Второй мировой…

Тень произошедшей 80 лет назад трагедии легла на Киев и навсегда изменила то, что называется гением места — genius loci. Из этой же сердцевины проросла музыка 13-й симфонии Шостаковича — известная всему миру и вновь прозвучавшая в поминальные осенние дни у киевского мемориала.

"Над Бабьим Яром памятников нет…", "Все в этой книге — правда", "Только евреев убивали за то, что они евреи". Трагедия Бабьего яра в литературе представлена объемно, и некоторые цитаты — вроде приведенных выше — стали частью общего культурного (системного, образующего) кода. Но кроме мощных высказываний Евтушенко, Кузнецова, Эренбурга, Некрасова, Костенко, Озерова, Бажана, Сосюры были еще сотни и сотни голосов: они рассказывали о той же драме, составляя коллективную память. Собрать эти голоса воедино взялись составители антологии "Овраг смерти — овраг памяти", которую представили читателям в дни 80-летия трагедии Бабьего Яра.

Антология "Овраг правды — овраг памяти". Соучастие и сопереживание

133 стихотворения 95 авторов свели в двухтомную антологию киевский поэт, культуролог Дмитрий Бураго и историк, литературовед, публицист Павел Полян — при поддержке Мемориального центра Холокоста "Бабий Яр". Книгу, получившую название "Овраг правды — овраг памяти", уже представили читателям.

Фокус поговорил с Дмитрием Бураго о том, что такое Бабий Яр для Киева и киевлян — сегодня.

— Прошло 80 лет, но войну, оккупацию, борьбу с нацистами, освобождение страны мы и сегодня воспринимаем как нечто очень-очень близкое, будто нами пережитое. Работа над этой книгой для вас — тоже во многом личное, наверное?

— Мне кажется, что для киевлян события Бабьего Яра — это вообще личная история, и это не то, что осталось глубоко в прошлом, на расстоянии 80 лет и о чем можно вспоминать как о перевернутой странице. И я воспринимаю произошедшее как личную трагедию — и хотя еврейской крови во мне нет, но как ребенок, который жил на Евбазе, хорошо помню те детские ощущения, которые приходили с первыми разговорами и упоминаниями о Бабьем яре.

Бабий яр — это же не только расстрел безвинных людей по национальному, этническому признаку — что само по себе чудовищно. Это еще и соучастие огромного количества людей в этом преступлении, в том числе и наших сограждан. Поэтому можно сказать, что так или иначе все мы являемся наследниками этой трагедии. Потому что наши родственники, так или иначе, были современниками этой мясорубки. И задача сегодня — попытаться понять, что происходило тогда и в душах украинцев, киевлян. Попытатьсяп онять, что делать нам сегодня, когда мы встречаемся с посылами, которые вполне (учитывая опыт, который Европа прошла в ХХ веке) могут привести к подобному в будущем.

29–30 сентября 1941 года в урочище Бабий Яр были расстреляны около 34 000 евреев, в том числе детей (младшему из них было два дня от роду). В убийствах принимали участие эйнзацкоманда 4а и силы немецкой и украинской полиции.

Расстрелы продолжались на протяжении трех лет немецкой оккупации. Всего в Бабьем Яру было убито от 120 до 200 тысяч человек: мирных граждан (в основном евреев) и советских военнопленных. Спастись смогли только 29 человек. В июле 1943 года, в рамках "Операции 1005", свидетельства массовых убийств в Бабьем Яру постарались уничтожить: многие тела сожжены и пепел развеян.

Последние голоса

Это был действительно страшный в своих безумных цифрах проект: только за первые два дня нацисты расстреляли в Бабьем Яру почти 34 тысячи человек. Позже число погибших превысило 150 тысяч. Их память требует точности и уважения — но выдержать эти простые условия оказывается сегодня невероятно сложно.

Люди, которые помнят, как было, уходят из жизни — зато появляются те, кто знают, как "надо" сказать. И уже министр культуры Украины, выступая на мемориальной церемонии, сообщает, что в Бабьем Яру лежат "жертвы тоталитарных режимов". "Оговорка" переворачивает все внутри — у тех, кто помнит.

"Неудобную" сегодня правду о том, что соучастниками в зверствах Бабьего Яра были не только немецкие оккупанты, но и свои же, местные полицаи, украинские публичные лица не берутся озвучивать — на митинге в Бабьем Яру 6 октября об этом вынуждены были напоминать прилетевшие на годовщину президент Израиля Ицхак Герцог и президент Германии Франк-Вальтер Штайнмайер.

Чистое, пронзительное горе — убийство 150 тысяч мирных жителей (стариков, детей, пациентов больницы Павлова) и военнопленных — затушевывается политическим контекстом даже 80 лет спустя. Неужели нельзя сказать о том, что произошло — прямо?

Дмитрий Бураго напоминает:

— Еще Николай Васильевич Гоголь писал в "Тарасе Бульбе", что в Киеве каждая бабка на базаре — ведьма. И вот это хуторское мышление — которое очень сопряжено с религией, но при этом насыщенно всякого рода "экзорсизмами", и здесь нашло свое воплощение. Молодые люди, которые, может, до этого в Киеве никогда и не были, которых привезли в обозе "победители" — немцы, занявшие Киев — приняли участие в этой страшной казни.

Трагедия Бабьего Яра: как это начиналось

До войны в Киеве проживало 224 000 евреев, почти четверть всего населения города. Кто-то ушел на фронт, кто-то успел эвакуироваться. Значительная часть уехать не успела или не захотела, не представляя, какими ужасами грозит оккупация. А 19 сентября 1941 года в Киев вошли немцы.

28 сентября на киевских улицах был расклеен приказ новых властей: на следующий день, в 8 утра, всем евреям города собраться на углу улиц Мельника и Дегтяревской; неявка карается расстрелом. По городу ходили разные слухи, в том числе и тот, что евреев собираются вывезти в Палестину, и поэтому многие решились прийти.

— Все это было тщательнейшим образом продумано, — продолжает Дмитрий Бураго. — Уже на второй день после того, как Киев был занят немцами, прибыли группы карателей. И то, что еврейское население пошло в Бабий Яр — это совершенно не удивительно, потому что представить себе, что произойдет позже, было невозможно. И когда мы говорим о неких "цивилизованных европейцах", то киевляне познакомились с ними уже тогда. Да, антисемитизм был и есть, их всегда травили, евреи помнили об этом. И те, кто по тем или другим причинам остался в Киеве (не нам их сейчас судить, причин было огромное количество) могли рассчитывать на что угодно, даже на гибель — но не на такую. Не на заклание.

И они, ведомые своими раввинами, вышли из домов и пошли. Понимаете? А раввины тоже не могли представить себе, на что они ведут людей.

Бабий яр и Лавра. На оси добра и зла

— Я хотел бы отметить, что это было первое вот такое массовое убийство в Европе, — продолжает Дмитрий Бураго. — Был Львовский погром, была Житомирская резня. Но такого массового, так хорошо организованного — по-немецки хорошо организованного убийства людей, с привлечением такого количества местного населения, не было. И это было сделано не где-то в окрестностях, в пригороде — в Боярке. Это было сделано в Киеве — и неслучайно. Полагаю, для фашистов было очень важно, что это происходит именно здесь. Злу нужно было утвердиться в древней столице православного мира.

Если посмотреть на географическое положение Бабьего яра — он находится как раз по другую сторону центра Киева, напротив Лавры. И образует единую линию, ось, на концах которой противовесы: вот — Лаврские глубины, а вот — Бабий яр. Здесь — молитва, которая тысячи лет хранит и воссоздает мир, а там — ужас, которого мир никогда не видывал, даже во времена языческие. И посредине — наш Город.

— …К концу первого дня появились слухи, появились домыслы, в которые люди все равно не могли до конца поверить. Уже потом началась эпоха дворников, когда от дворника зависело больше, чем от немецкого солдата — потому что дворник мог сдать. И сдавал — когда заканчивались ценные вещи и возможные услуги. И это жуть, которая длилась в течение всей оккупации Киева. В самом святом месте Руси, восточного славянства, православной цивилизации.

Когда речь идет о немецких карательных акциях, воспоминания о том, как сдавали свои — соседи, сограждане — вовсе не редки. В тех же записях проекта "Лонка" можно найти истории о том, что "папу убили сразу, а мы с дядей и братьями спрятались в кукурузе, но наутро пришли полицаи, потому что соседи рассказали им, где нас искать". Или в мемуарах известного драматурга Александра Гельмана (которому в начале войны было 8 лет): о том, как все местечко согнали, чтобы увести в гетто, и никто не пытался убежать или сопротивляться — это было бесполезно, так как местные все равно тут же сдали бы всех обратно. И у него в семье в итоге выжило 2 человека из 14.

Но к счастью — и к некоторому оправданию человечества — были и другие люди и другие истории.

Во дворе на Евбазе

— Во дворе дома на Павловской, — продолжает Дмитрий Бураго, — на Евбазе, в одном квартале от цирка, где прошло мое детство, были сараи — в которых хранились дрова и уголь. В этих сараях три сестры, хозяйки квартиры, которую снимали мои родители, все годы оккупации скрывали одного комиссара, еврейскую маму, какого-то дедушку и нескольких детей. Сестрам было тогда плюс-минус по 20 лет, их родители погибли…

Я знал их уже взрослыми, конечно: они польского происхождения были — Станислава Антоновна, Адель Антоновна и Болеслава Антоновна. Меня родители приводили к ним на второй этаж, когда бежали на работу и сестры рассказывали сказочные истории о далеком прошлом, баловали вкусностями. А старшая – Болеслава – курила "Казбек" и всегда молчала на своем кресле в углу комнаты… И я уже потом задумался, вспоминая их альбомы, фотографии. Ведь это были красивые женщины — но навсегда оставшиеся одинокими. После войны им оставили в частной собственности дом в центре города: да, старый, деревянный, обложенный кирпичом. И я могу только представить себе — а лучше и не представлять — что происходило во время окуппации, и почему они никогда не вышли замуж, не создали семьи.

Какой ценой они спасли эти жизни в глубине сараев? Мы сегодня представить это не можем, как и вне нашего разумения роль тех, кто ради наживы или с мыслью "а вот мы теперь им покажем!" сдавали немцам еврейских детей.

Бабий Яр 80 лет спустя: читать и думать

Стихотворные антологии, посвященные событиям военных лет, выходили и раньше. Сборник "Овраг смерти — овраг памяти", изданный в Киеве в 2021 году — особенный, потому что лишь первый том в нем составляют стихотворения. Том второй — это комментарии, эссе, документальные свидетельства, которые позволяют не только прочувствовать, но и изучить и понять произошедшее в Киеве в 1941-1943 годах. От оккупации до освобождения.

— Идея сборника, — рассказывает Дмитрий Бураго, — принадлежит замечательному историку, публицисту Павлу Нерлеру (Павлу Поляну) — и для меня большая честь, что и я принял посильное участие в составлении антологии. Эта книга, конечно же, никак не может полностью проявить весь спектр стихотворных текстов, связанных с трагедией Бабьего яра, их тысячи и тысячи очень разного литературного уровня — в основном очень эмоциональных.

Это не просто собрание стихотворений, оторванное от исторических событий (вот: читайте и сами, как можете, понимайте, что происходит). Нет, есть еще и второй том, собранный Палом Поляном, в котором эти исторические события опираются на документальную основу и, конечно же, прокомментировано то, что происходило со стихами, посвященными Бабьему яру — в первую очередь, со стихами Евтушенко и Озерова. Оказывается, что многие стихи с очень непростой судьбой. И я рад, что удалось это издать — в Киеве, где же еще?!

— Антология начинается со стихов Озерова и Евтушенко?

— Нашу антологию открывают стихотворения Людмилы Титовой и Ольги Анстей, которые во время оккупации были в Киеве. Это стихи написанные и в 41 и в 42 годах — бесценные свидетельства. А потом уже были Озеров, Эренбург. И то, что Евтушенко благодаря своему авторитету и таланту смог поднять эту тему на всесоюзный уровень – это необычайно важно. Он сделал великое дело вместе с Анатолием Кузнецовым, автором первой изданной в СССР книге о Бабьем Яре.

Но как можно было не поставить даже камень на этом месте? Люди погибли, их пепел развеяли по ветру, а сжигали тела на мемориальных плитах и на решетках – кладбищенских оградках, снесенных с еврейского кладбища — это какое-то фантасмагорическое кощунство за гранью представлении о человечности. Это под силу действительно разве что "сверхчеловекам" — в этом своем расчеловечивании.

Когда происходит всеобщее раскультуривание — и пусть бы только на нашей бедной украинской земле, но это происходит и во всей "цивилизованной" Европе и далеко за ее пределами. Когда мы не просто переписываем историю — мы ее перелицовываем. Мы делаем ее удобной для того будущего, которое нас погубит.

И это беда не тех отдельных людей, которые на гребне трендов зарабатывают себе те или другие дивиденды. Это наша беда — которым тяжело своим детям, внукам объяснить недавнее прошлое, потому что в школе им предлагают новые, современные версии.

— Противовесом страшной жертве должно стать преображение. Может быть, осознание и очищение приходит как раз через эти литературные тексты?

— Вы правы, именно поэтическое, музыкальное и вообще творчество, которое все-таки от Бога, а не только от разума — становится порой более верным свидетельством происходящего, чем исторические факты. Когда мы открываем эту поэтическую книгу и читаем стихотворные строки, мы так или иначе оказываемся в сопереживании и сочувствии, а следовательно, уже не можем оставаться сторонними наблюдателями. И в нас самих уже происходит какая-то языковая душевная реакция. Значит, и мы преображаемся.

Если творчество не ведет к преображению, оно бессмысленно. Если это просто развлечение — смысла в нем практически нет… И, конечно же, антология стихов о Бабьем Яре — это пронзительное напоминание, личное свидетельство поэтов о том, к чему приводит нацистская идея. И безусловное предостережение, что очень важно.