Другой мир

На Западе борьба за личную свободу стала образом жизни, но у нас все еще считается дурным тоном

Я втиснулся в последний вагон утреннего метро и приготовился отрешенно ждать своей станции. Но туманные мысли развеяло легкое облачко пудры, вырвавшееся из косметички немолодой китаянки. Не обращая внимания на пассажиров, она принялась приводить в порядок еще не проснувшееся лицо. Медленно, с расстановкой, она строила мины зеркалу, разминала губы и подводила глаза.

Сидящий напротив темнокожий мужчина в опрятном пиджачке с таким же равнодушием развернул на коленях завернутый в газету судочек и, выуживая из него железной (не одноразовой) вилкой маленькие ломтики пирога, углубился в чтение вчерашней прессы. А рядом, казалось, чересчур уж естественно посапывал лежавший в полный рост и укутанный в одеяло бомж.

Это был не тот Париж, который я видел на открытках и в старых клипах Джо Дассена.

Парижане живут каждый своей жизнью, не оглядываясь и не стесняясь. В Киеве завтрак в троллейбусе или утренний марафет в маршрутке сочли бы неприличным. И это больше, чем обычное различие нравов. Это разные стадии борьбы за личную свободу. Где-то за бугром она стала образом жизни, а где-то рядом все еще считается дурным тоном.

Это можно было бы назвать национальной особенностью, если бы корни этой не начатой борьбы так глубоко не проникли в украинскую политику и политиков на международной арене.

Выходя из вагона, я вспомнил, как за несколько дней до поездки во Францию смотрел по телевизору необычный футбольный матч – между людьми совсем маленького роста и обычными футболистами. Обе команды играли на уровне, причем дважды судья делал замечание тем, кто, казалось бы, по физическим параметрам неспособен на грубость. Игра закончилась с преимуществом в один мяч в пользу "больших".

"Мне не нравится, когда знакомые после приезда из-за границы высокомерно рассказывают, как там хорошо и как тут плохо"

Но самое интересное произошло после матча. Во время вручения победителям награды на поле в качестве массовки выпустили детей. И вот когда торжественная церемония завершилась, все поделились весьма странным образом: люди маленького роста, по сути, взрослые дяди, профессиональные спортсмены, сбились в кучку с детьми. Они о чем-то говорили, но было видно, что по большому счету им с детьми скучно.

В то парижское утро эти карлики были очень похожи на украинцев на международной арене. За них было искренне обидно: на равных отыграв матч, после финального свистка они тут же вспомнили о том, что они "маленькие". Еще минуту назад их движения были такими же раскованными и красивыми в своей свободе, как у соперников, а теперь они снова втянули головы, стараясь не казаться выше "развивающихся" малышей.

Мне не нравится, когда знакомые после приезда из-за границы высокомерно оглядываются вокруг и с презрительно скучающим видом рассказывают, как там хорошо и как тут плохо. Сейчас речь не об этом. Есть множество объективных факторов, в том числе исторических, чтобы там было так, как там, а здесь так, как здесь. Эти факторы могут быть причиной действительности, но не ее оправданием и уж точно не поводом для самоуничижения и бесконечного оглядывания на север или запад.

…Когда дверь вагона за моей спиной захлопнулась, а поезд непривычно тихо исчез в туннеле, смятение в мыслях переросло в легкую панику: на противоположной стороне станции, через две узкие колеи метро, прямо на перроне горделиво сидел роденовский мыслитель. А рядом спокойно ходил народ, который еще полвека назад провожал президента Де Голля в отставку не лозунгами "Танк, который не стреляет" и "Бандитов в тюрьмы", а плакатами "Запрещать запрещено", "Алкоголь убивает. Принимайте ЛСД" и почти ласковым "13.05.1958–13.05.1968: пора в отставку, Шарль!"