Локдаун раздора. Почему его отменили, а споры о том, был ли он нужен, не утихают
Споры о целесообразности жесткого карантина — это столкновение двух глубинных человеческих страхов. Речь идет о страхе смерти, с одной стороны, и боязни утратить свободу — с другой.
Лет 20 назад мне дали хороший совет: если не очень близко знакома с собеседником, не касайся в разговоре политики и религии, слишком велика вероятность ссоры на ровном месте.
В 2020-м в список потенциально конфликтных тем добавилась еще одна: целесообразность применения ограничительных мер, связанных с распространением пандемии.
Тут не бывает мирных споров и приятельских дискуссий. Оппоненты образуют два непримиримых лагеря без малейшего шанса переубедить друг друга, аргументы сливаются с эмоциями, рискуя превратиться во взаимные обвинения.
В интернете этим противоборствующим лагерям придумали остроумные названия: ковид-лоялисты и ковид-диссиденты.
Первые убеждены, что карантинные ограничения спасают жизни, а их нарушители подвергают смертельному риску не только самих себя, но и всех, кому не повезло оказаться рядом.
Вторые уверены, что коронавирус не опаснее гриппа, который тоже каждый год уносил множество жизней, но никто из-за этого не объявлял локдаунов.
Истерию вокруг COVID-19 диссиденты объясняют по-разному. Кто-то ударяется в конспирологию, веря, что некие закулисные силы нагнетают ее намеренно, стремясь поработить человечество. Кто-то видит корень зла в банальной некомпетентности властей, пытающихся списать собственные промахи за счет глобального бедствия.
Такая поляризация мнений менее ощутима в тех странах, где высок уровень доверия населения к власти, но и там далеко не равна нулю. Американский психолог Бенжамен Дворский в колонке, написанной для газеты Boston Globe, предположил, что противники и сторонники следования антикоронавирусным правилам не могут прийти к согласию или, по крайней мере, к компромиссу, потому, что природа их противоречий носит не рациональный, а эмоциональный характер.
Только на первый взгляд кажется, что сторонники и противники карантина, масочного режима, закрытия границ и прочих ограничительных мер спорят о том, эффективны ли все эти методы борьбы с эпидемией и насколько на самом деле опасен COVID-19.
Дворский убежден, что в действительности это даже не спор, а столкновение двух глубинных человеческих страхов, причем, сила каждого из них для конкретного человека зависит не от обстоятельств и аргументов, а от типа психики. Речь идет о страхе смерти, с одной стороны, и боязни утратить свободу — с другой.
"В странах, где у большинства населения преобладает страх потерять свободу, ввести полный локдаун попросту невозможно, даже если его эффективность будет бесспорно научно доказана, — считает Дворский. — Любая массовая кампания, инициированная государством, в таких обществах может носить только рекомендательный, но никак не принудительный характер".
В странах же, где преобладает страх смерти, тот факт, что государство вводит самые жесткие ограничительные меры, у большинства не просто не вызывает возмущения, а, напротив, успокаивает. Те же, кто больше боятся лишиться свободы, становятся ковид-диссидентами, — добавляет исследователь.
Поскольку оба страха носят иррациональный характер, для движимых ими людей, по сути, неважно, каков на самом деле процент смертности от коронавируса, или пытается ли кто-то в действительности использовать пандемию, как предлог для ограничения прав и свобод. Поэтому опровергать тезисы обеих групп бесполезно.
Ирония в том, что многие страны западного мира, исторически считавшиеся оплотом свободы и индивидуализма, на поверку оказались в лагере "голосующих за страх смерти". Если людей можно принудить к этому, не вызывая массовых протестов, это верный признак того, что при определенных обстоятельствах граждане будут готовы расстаться с демократическими правами и свободами. Нужно только напугать их достаточно сильно.