Узнать свое место. Какой видят Украину в США

Светлана Хуткая несколько лет является приглашенным профессором Стэнфордского университета. Она исследует влияние экономических, политических и иных факторов на развитие общества и уверена, что Украине следует изменить подход к продвижению своей позиции в мире.

Как часто на Западе вы сталкиваетесь с пророссийскими экспертами? Как им эффективно противостоять?

— Россия и Украина — официально не ведут войну, а Российская Федерация не военный противник европейских и североамериканских государств. Это накладывает отпечаток на общий дискурс оценок и прогнозов вне украинского контекста. Приведу пример: Чарльза Болдена, на тот момент шефа НАСА, во время выступления в Стэнфорде спросили о санкциях США касательно России и о видении отношений двух стран. Он ответил, что РФ и США не рассматривают друг друга как врагов и заинтересованы в сотрудничестве ради мирных целей в аэрокосмической области. Говорит ли это о пророссийскости? Скорее о прагматике позиции: интересы собственные и контрагентов разведены.

Что еще влияет? Предыстория взаимодействия, инерция коммуникации (чего стоит стабильное отождествление России, РФ и СССР); сложившиеся по уровню значимости альянсы (страны тройки/семерки/девятки и т. д.), изменилась вовлеченность США в региональные мировые конфликты. Отсюда разброс мнений. Это полезный, хотя и противоречивый опыт — сравнение аргументации и картины мира вне Украины в отношении Украины. Черно-белое зрение наивно, ослабляет возможности заключения коалиций для долгосрочной стратегии защиты и продвижения интересов Украины. В то же время необходимости в неоправданных компромиссах нет. Наоборот: достоверная аналитика минус неадекватные оценки плюс понятные контраргументы в сумме дают сильную обоснованную позицию.

У меня была крайне непростая публичная дискуссия с Джоном Миршаймером, автором теории "наступательного реализма". Краткое резюме его спича: "На вас (Украину) напала горилла с большой дубиной, вы очень маленькие, слабые, бедные, не отобьетесь, поэтому смиритесь и отдайте России все необходимое, чтобы не стало хуже". Оставаться в этой плоскости аргументов, объясняя американской аудитории нюансы русско-украинских постколониальных отношений, непродуктивно: суть проблемы утонула бы в море деталей. Незачем, даже при существенной разнице весовых категорий авторитетов, принимать роль и окуляры младшего статиста.

Моя позиция строилась на пояснении конфликта Украины и РФ сквозь призму войны США за независимость от Британской империи, с неравными исходно шансами. Еще это помогло снять шоры стойкого "заклятия" стереотипной мантры "Украина — это же часть Российской империи, вы же были в Советском Союзе". Ведь США — более не компонент Великобритании, не так ли? И тогда вопрос необходимости защиты границ суверенного государства vs. компромисс с гориллой работает в иной логике, вне рамок предлагаемых фреймов якобы реалистичной интерпретации. Нюансов много.

По-вашему, Украина демонстрирует прагматический взгляд или излишне уповает на Запад?

— Сказать, что никто никому ничего не должен, было бы неправильно: есть системы договоренностей, гарантий, взаимных обязательств, в силу которых иметь определенные ожидания нормально. Считать, что огромной европейской стране необходимо надеяться на приход кого-то извне, с готовыми рецептами счастья, кто защитит и примет под крыло — тоже крайность. Высокий уровень неопределенности учит украинцев надеяться прежде всего на себя. Меняется ситуация постепенно, в том числе с накоплением опыта участия в протестах и вследствие трагических событий войны.

Используя метафору взросления Украины как независимого государства, в недавнем эссе Ярослав Грицак справедливо отметил, что в 26 лет пора полноценно принимать на себя ответственность. Добавлю, что необходимо осознать и то, что география принципиально вряд ли изменится, а значит, сохранится серия реальных и потенциальных территориальных конфликтов. История с Крымом не внезапная случайность. И ни один из заметных российских оппозиционных политиков (за исключением Каспарова) или вероятных кандидатов на замену Путину не считает, что полуостров должен быть возвращен. Судебные территориальные споры с Румынией уже возникали... Тема реституции "восточных кресов" активизировалась в Польше с подачи "правых" политиков... На все эти вызовы нужно вырабатывать нестандартные асимметричные реакции.

Насколько важным инструментом в этой сфере является публичная дипломатия, может ли она что-то изменить?
— Публичная дипломатия — это колоссальный потенциал гибких, оперативно работающих связей и коммуникации вне формального дипломатического протокола. Социальное предпринимательство, общественные организации, аналитические центры, межстрановые обмены представителями культуры и науки, разнообразные форумы. Так называемая мягкая сила (soft power) действенна, тесно связана с экономикой и "опрокинута в будущее". Классические примеры — программа Карнеги или программа Фулбрайта (одна из самых престижных в мире, среди ее выпускников нобелевские лауреаты, пулитцеровские призеры, главы государств), в рамках которых я получила уникальные возможности развивать собственные компетенции публичного дипломата. Будь то участие по приглашению Майкла МакФола в экспертном обсуждении украинского кризиса и знакомство с ключевым докладчиком, генералом Джеймсом Мэттисом, ставшим теперь министром обороны США (на тот момент он один из немногих вполне однозначно оценивал ситуацию в Украине как войну с РФ); общение с известными бизнес-лидерами, или менеджмент глобальных политических рисков в бизнес-школе Стэнфорда с Кондолизой Райс.

Каково влияние таких точечных встреч?

— Я не переоцениваю их значение. Вес официального протокольного мероприятия, брифинга для СМИ и неформальных встреч неодинаков. Важен кумулятивный эффект общения с людьми, принимающими глобальные по последствиям решения: и для получения ответов на определенные темы украинской повестки дня, и для определения координат общих интересов. Из разговора с легендарным экс-главой компании "Боинг" Филом Кондитом я узнала, что мы одна из четырех стран мира с полным циклом производства ракетных пусковых установок. Встречи с министром торговли США Пенни Притцкер запомнились фразой You know my passion to Ukraine! ("Вы знаете мою симпатию к Украине!"), шеф Технологического офиса США Меган Смит говорила об интересе к нашим методам обучения математике и физике, руководитель программ трансфера технологий Европейского аэрокосмического агентства — о возможностях кооперации с Вышеградской четверкой... Еще политики в США реагируют на обращения; например, у меня в архиве хранится официальный ответ президента Обамы на письмо, которое я готовила от своего имени и представителей одной из старейших украинских организаций Калифорнии.

В Украине были огромные надежды на победу Хиллари Клинтон, потом наступил шок от победы Трампа. Как это выглядело из США?

— Сложно быть в Штатах и избежать вопроса "что ты думаешь о Трампе?". Но если в Украине оценки достаточно безапелляционно раздавали и до, и после выборов, то в США самые серьезные эксперты о последствиях победы Трампа публично говорили: "У нас нет готового ответа, пока не можем строить однозначные прогнозы, нужен дополнительный анализ". На второй день после выборов я взяла интервью у Френсиса Фукуямы и Ларри Даймонда, и они подчеркивали: многое непредсказуемо. Этому стоит учиться — готовности публично признавать ограниченность своих знаний, вместо использования упрощенных трафаретов.

Говоря об осознании Украиной своего места в мире, каким оно может быть?

— Есть простой универсальный показатель успешности развития качество жизни, national accounts of happiness. Вопрос в том, насколько грамотно и прозрачно используются ресурсы экономической системы для улучшения баланса распределения национального богатства в стране, не только дабы поддержать достаточный для выполнения долговых обязательств экономический рост, но и чтобы повышалось качество жизни населения. И в том, как мы определяем цели развития — "до следующих местных выборов" или долгосрочно, на 40, 80, 120 лет...

Я провела в Кремниевой долине, в Стэнфорде более двух лет — занимаясь темой международных отношений, государственного управления, социальных изменений и партнерством в глобальных креативных кластерах. В общении со многими представителями бизнеса и представителями ответственных за экономику и инновации госструктур США прежде всего я интересовалась их мнением о наших возможностях на фоне других восточно-европейских стран. Все сходятся в одном: больше проактивности в поиске вариантов сотрудничества, продвижении собственных инициатив.

Что препятствует этому продвижению?

— В Украине бизнес, наука, образование и государство говорят на разных языках. Дисбаланс финансирования, разность предпочтений скорости возврата инвестиций (а инновации — "игра в долгую"), неразвитость системы коммерциализации разработок и рынка высокорискового венчурного капитала. И все мы волей-неволей стали джедаями в борьбе с неопределенностью. Но основания для сдержанного оптимизма есть.

Да, в высшие звенья международных цепочек генерирования высокой добавленной стоимости мы слабо включены, мало представлены на глобальных площадках коммуникации. Но у нас есть успешные и масштабируемые разработки, программы международной помощи и экономической кооперации. Последняя детальная оценка инвестиционного профиля областей датируется 2013 годом, повторив такие исследования в комплекте с новыми инициативами, можно получить атлас точек вхождения в проекты ЕС, США, Канады, Азии, ниши экономической экспансии на развивающихся рынках. Логично ожидать отладки межведомственного сотрудничества министерств для соответствующего мониторинга. Мир не будет вечно пользоваться нашими ракетными двигателями старого образца. Понятно, что ускоренная динамика развития нужна прежде всего во флагманских секторах.

Как найти на это ресурсы в условиях кризиса?

— Космос, агро- и экобиотехнологии, обработка данных и другие разработки инкорпорированных в Украине предприятияй сейчас поддерживаются программой "Горизонт 2020". В ЮАР школьницы старших классов собирают и запускают частные микроспутники, Индия отправила миссию на Марс, значит, для нас это тем более реалистично.

Специфика режима санкций в отношении России — тоже окно возможностей. В сфере экспорта энергии, аэрокосмической и оборонной промышленности. С каждой страной, поддержавшей санкции и потерпевшей убытки из-за разрыва отношений с РФ, имеет смысл определить, какие сегменты рынка может заполнить Украина. Отдельная тема — трансфер технологий (с учетом опыта Китая, Индии, Израиля) и лоббирование доступа к сотрудничеству в областях критической для США, например, инфраструктуры (атомная энергетика, телекоммуникации, военные технологии).

А готова ли Украина к реализации этих возможностей?

— У нас нет сети торгово-экономических миссий и платформ презентации миру украинских научно-индустриальных кластеров. Значит, пора выстраивать современную операционную архитектуру партнерской коммуникации с инновационными экосистемами, совместными усилиями государства и бизнеса.

• Читайте также: ООН в помощь. Ольга Айвазовская о миротворцах на оккупированном Донбассе

Следующий уровень — создание в престижных мировых университетах постоянных совместных с Украиной исследовательских проектов и центров в области новейших технологий. В перспективе это рост критической массы заинтересованных в сотрудничестве и глобально конкурентных специалистов. Перекрестные партнерства бизнеса, образования, индустрии и науки на базе исследовательских университетов и есть "тайный ингредиент" успеха любой креативной постиндустриальной экономики, от Кремниевой долины в Калифорнии до Бангалора в Индии.