В XXI веке войны начинают только аутсайдеры, — Андрей Баумейстер
Философ и теолог Андрей Баумейстер поделился с Фокусом мыслями о том, почему Украина до сих пор страна-подросток, о том, что в украинской политике все решает биология, а также о счастье, добре и зле
Кто он
Кандидат философских наук, теолог, преподаватель университета Шевченко, Киево-Могилянской академии, Высшего института религиозных наук им. Святого Фомы Аквинского.
Почему он
Андрей Баумейстер один из тех редких людей, которые способны видеть и понимать незримые основания человеческой жизни.
Борьба за цельность
Как дети становятся философами? Расскажите о себе.
— Я родился в семье художника, в очень необычном доме. На пятом этаже были художественные мастерские, на первом — художественный салон, а в подвале — мастерские для скульпторов. Когда я возвращался из школы, средней или музыкальной — я шесть лет учился по классу скрипки в музыкальной школе, — первым делом поднимался на пятый этаж в мастерскую отца. Запахи красок, разбавителей до сих пор вызывают в памяти эту атмосферу детства.
Конечно, я много читал. Но в конце 70-х — начале 80-х годов хорошие книги (в моем тогдашнем понимании — Дюма, Жюль Верн, Фенимор Купер, зарубежная и советская фантастика) были дефицитом. Мне хотелось как-то восполнить этот недостаток, и я стал писать сам (снабжая собственные опусы иллюстрациями). Главным моим читателем был дед по отцовской линии, который старался поддержать мое "творчество" всеми способами. О чем писал? Естественно, о пиратах, о ковбоях, о путешествиях.
Однажды мне в руки попал номер журнала "Техника молодежи". Там, в рубрике "таинственные случаи", я прочел статью о Шамбале, о махатмах, о камне Чинтамани. Эта статья стала настоящим откровением, световым взрывом. В голове тут же родился сюжет нового романа: главные герои отправляются в Тибет и попадают в Шамбалу. Там они ведут длинные разговоры с махатмами, которые сообщают им тайные знания о происхождении мира и его будущем. Тогда, в двенадцать лет, мне казалось, что роман сможет "поменять ход истории". Но сразу возникли проблемы. Чтобы передать рассказы мудрецов, нужно самому стать мудрецом. Всякая подделка будет слишком очевидной. А кто ближе всего к мудрецам? Я слышал, что философы. И когда год спустя, в 13 лет, я поступил в Республиканскую художественную среднюю школу, меня идея романа уже не отпускала.
Я стал читать то, что называлось философскими книжками. Вначале это был Карл Маркс. Позже — Кант, Спиноза (в них я ровно ничего не понял) и Гегель (здесь во мне что-то смутно шевельнулось, но не более). Конечно, была еще художественная литература. Гоголь, Достоевский, Толстой, Булгаков. И был Киев, с Лаврой, с монастырями, Флоровским и Покровским, с Андреевским спуском, с загадочными Липками. Все это было так не похоже на повседневность, особенно лаврские пещеры и лица старцев на фресках. Старый Киев с этими старцами, со своим ландшафтом и нездешней атмосферой чего-то давно прошедшего или еще не случившегося стал моим главным учителем.
Постепенно живопись отошла на второй план. С четвертого раза в 1992 году я поступил на философский факультет. И с этого момента началась другая жизнь.
Чем отличается взгляд на мир художника от взгляда философа?
— У философа и художника разные языки, разные способы выражения. Для философа важно выразить мысли максимально ясным и точным способом. Художник использует язык образов. Но в обоих случаях речь идет об особом мастерстве, которое надо совершенствовать всю жизнь.
Я не занимаюсь живописью с 1990 года, но прогуливаясь по паркам или улицам, часто останавливаюсь и думаю — как это можно было бы написать или нарисовать. Как бы пишу или рисую глазом. Это важный навык: в небольшом фрагменте увидеть мир во всей его полноте. Вот, допустим, ты стоишь на холме. Внизу Выдубичский монастырь, справа за ним лесистый холм, синяя полоска Днепра, а над ним чистое синее небо. Допустим, поздняя осень или ранняя весна. Кажется, задача простая: правильно сочетать четыре цветовые плоскости (небо, холм, Днепр и купола монастыря). Но сделать это так, чтобы картина вышла цельной, чтобы небо вступило в подлинный разговор с гладью воды, с холмом и куполами, оказывается не просто. Если твой глаз и твоя рука достаточно натренированы, у тебя будет больше шансов справиться с задачей. Но исход длительной "борьбы за цельность" не гарантирован. Каким бы мастером ты ни был, есть что-то, над чем ты не властен.
В длительном поиске нужных сочетаний есть что-то похожее на поиск слов для выражения мысли. Мысль рождается иногда спонтанно, а иногда с большим напряжением. Иногда мы никак не можем вывести ее на свет дня, найти для нее адекватное выражение.
Ваш коллега, Мирослав Попович, в интервью Фокусу сказал: "Я жалею, что у меня нет телескопа". О чем жалеете вы?
— Дело в том, что у меня и квартиры-то нет. Я живу в старой части Подола уже много лет, но квартира мне не принадлежит. В этом смысле я похож на представителя "нищенствующих орденов". Этакий философский доминиканец или францисканец. Поэтому об отсутствии телескопа мне жалеть не приходится — лишняя вещь при переезде. И так множество книг утяжеляет способы передвижения пилигрима. Но если серьезно, то жалею об отсутствии камина. С удовольствием сидел бы возле камина с бокалом красного вина, смотрел бы на огонь (ни о чем не думая) и обменивался бы взглядами с большим псом, лежащим напротив.
Как вы относитесь к популяризации философских идей? Взялись бы писать сценарий мультсериала вроде "Фиксиков", рассказывающего детям о философах и философии?
— Сейчас я как раз пишу такую книгу — популярное вступление к философии. Хочу, чтобы радость от встречи с философией пережило как можно больше людей. Ко всем способам популяризации отношусь очень положительно. Больше философских мультиков, комиксов и фильмов! Но что такое философский мультик? "Винни Пух" или "Тридцать восемь попугаев" — это философские мультики? По-моему, да.
Андрей Баумейстер: "Бродский говорил, что если ты борешься на стороне правого дела, это еще не означает твоей правоты. Я бы усилил этот тезис так: даже если ты отстаиваешь хорошие ценности, это не гарантирует твоей порядочности"
Правота не означает порядочность
Согласны ли вы с утверждением, что война Украины с Россией — прежде всего война ценностей?
— Хороший вопрос, но сложно ответить на него однозначно. Конфликты, военные в том числе, гораздо сложнее, чем просто борьба ценностей. В конечном счете, конечно, речь идет о выборе будущего страны. Это правда. Но правда всегда конкретна. Очень важно анализировать конкретные ситуации, судьбы и мотивы конкретных людей, которые стоят за этими идеями. Бродский говорил, что если ты борешься на стороне правого дела, это еще не означает твоей правоты. Я бы усилил этот тезис так: даже если ты отстаиваешь хорошие ценности, это не гарантирует твоей порядочности. И твой оппонент может быть добродетельным и хорошим человеком.
Насколько инфантильным кажется вам сейчас украинское общество? Каков сейчас средний психологический возраст украинца?
— 13–14 лет. На Западе человек, получивший образование, покидает свой дом. Там нет кровнородственного кланового совместного проживания. У нас же сплошь и рядом живут в одной хрущевке 3–4 поколения. Почему? Люди не готовы рисковать и начинать самостоятельную жизнь.
Или возьмем украинских правых. О чем они должны говорить? О праве человека зарабатывать, о праве на самореализацию. А они исповедуют левые идеи. Говорят о льготах, о помощи государства, о новых группах в обществе, которым нужно помогать. Это инфантильность в восприятие государства как института, который якобы обязан давать деньги, помогать и поддерживать.
От семейного уклада до понимания миссии государства у нас все строится на инфантильном, детском отношении к жизни. Мы хотим, чтобы нам помогали, нам давали, учитывали нашу важность. Но только подростки считают, что им все должны. Человек взрослеет только тогда, когда сам отвечает за свою жизнь и судьбу.
Андрей Баумейстер: "Больше философских мультиков, комиксов и фильмов! Но что такое философский мультик? "Винни Пух" или "Тридцать восемь попугаев" — это философские мультики? По-моему, да"
Изменили ли нас последние несколько лет?
— Изменился климат. Все стало очень серьезно. Но сложно предсказать, во что это выльется в ближайшие 5–10 лет. Наметились такие разрывы, противоречия между социальными слоями, различными точками зрения на развитие общества, которые согласовать невозможно. Мы боимся посмотреть в глаза друг другу и просто поговорить. Это подростковое поведение. Уровень сознания тот же, но он отягощен травматическим синдромом пережитого.
Люди при власти по-прежнему думают, что они решающий фактор жизни нашего общества. Но политическая власть стала более зыбкой, более уязвимой и зависимой от активных групп общества, которые гораздо чаще, в том числе и с помощью силового давления, напоминают государству о его прямом предназначении. Правда, меня пугает, что эти "напоминания" часто следуют в форме левых идей.
Я ставлю истину выше государства
Война присуща человеческому роду или это отклонение, возведенное в степень правила?
— Известно, что войны начинают, когда у людей нет интеллектуальных, цивилизационных ресурсов, чтобы решить свои проблемы другим путем. Война понятна в Средневековье, в XVI-XVII веках, когда она являлась продолжением политики, но сейчас это признак отсутствия иных аргументов.
Другой вопрос, как и почему это все-таки происходит. И одна из причин — понимание, что твой мир стал миром аутсайдеров. Осознавать себя на периферии неприятно. В России временное возрождение в начале 2000-х дало ощущение возможности конкурировать на равных с мировыми лидерами. Но поскольку конкуренция в сфере экономики, а также сфере науки и технологий оказалась малоуспешной, возникла концепция "национальных интересов", гласящая, что Россия должна доказывать свою значимость в мире какими-то другими способами. Не научными, не экономическими. Безусловно, государственная политика — это понимание своих преимуществ и своих недостатков. Очевидно, российские власти пришли к выводу, что преимущество России в ее нынешнем состоянии именно в демонстрации силы, в азартных играх без правил. Беда в том, что эти игры ведутся на нашей территории.
"Наша политика — это когда какие-то люди с очень темным прошлым собираются в группу, называют ее партией, идут к власти, в основном не совсем честным путем. Здесь не политика, здесь биология"
Но, кажется, ресурсы для ведения войны исчерпаемы?
— Мы часто говорим, что санкции давят на Россию, но на самом деле такое же давление испытывают и европейские страны. Нам кажется, что монстр вот-вот обессилит, но это иллюзия. Уж очень низкие стандарты жизни у среднего россиянина. И мы видим, что симпатии большинства граждан России на стороне власти. Парадокс в том, что даже обилие альтернативой информации не срабатывает. Есть факторы, которые мы не учитываем. Поведенческая логика российских граждан не так проста, как мы привыкли ее себе представлять. Она, видимо, в чем-то подобна логике поведения немецких граждан конца 20-х годов прошлого века.
Вот тут мы возвращаемся к вопросу ценностей. В Германии все начиналось с ущемленности немецкого народа. Несправедливый Версальский договор. "Мы немцы — великая нация, а нас поставили на колени". И тут появляется партия, которая выводит Германию из кризиса. Поэтому немцы массово закрывали глаза на все ужасы режима. Вина немцев не в том, что нацизм родился на немецкой почве, а в том, что большинство немцев приняло его. В том числе профессора университетов и лютеранские пасторы, которые в своих проповедях обязаны были говорить о любви.
Ваше отношение к политике как виду деятельности, и к украинским политикам в частности?
— К политике — очень хорошее. Политическая философия всегда занимала важное место в системе университетского образования Европы и США. У нас в стране просто еще нет политики. И поэтому мое отношение к политикам, естественно, пока отрицательное. Наша политика — это когда какие-то люди с очень темным прошлым собираются в группу, называют ее партией, идут к власти, в основном не совсем честным путем, и пытаются использовать государственные институты в своих корыстных целях. Здесь не политика, здесь биология.
Политика у нас вот-вот должна появиться. Когда к власти придут люди, которые что-то сделали в своей жизни, кроме обогащения какими-то странными способами. У них не будет обязательств перед кланами, и они станут свободны в принятии решений. Сейчас такие люди есть, но их очень мало. И они, как правило, уходят. Биологическая среда ломает, и если у тебя есть чувство собственного достоинства, ты оттуда уходишь.
Мераб Мамардашвили сказал: "Я истину ставлю выше моей родины". Много ли найдется сегодня в Украине смельчаков, готовых это повторить? И надо ли это повторять?
— Я готов это повторить в том смысле, что я ставлю истину выше государства. Истина — это то, что не принадлежит одному народу. А для Европы очень важная идея — идея космополитизма. Европейская культура имеет как бы два этажа. Они сосуществуют. Мощный пласт космополитической европейской культуры тесно связан с национальными культурными контекстами.
Мамардашвили в какой-то момент оказался изгоем в своей стране, но прошли годы и сейчас грузины говорят, что благодаря таким людям, как Мамардашвили, они сохранили чувство собственного достоинства. Все очень иллюзорно. Иногда то, что сейчас выдают за мнение народа, через двадцать лет оказывается искусственным пропагандистским конструктом. Точно так же, как это произошло с немцами и сейчас происходит с россиянами. Мне хотелось бы, чтобы мы не повторяли этих ошибок.
Андрей Баумейстер: "От семейного уклада до понимания миссии государства у нас все строится на инфантильном отношении к жизни. Мы хотим, чтобы нам помогали, нам давали, учитывали нашу важность. Но только подростки считают, что им все должны"
Счастье связано со способностью мыслить
Для Аристотеля философия начинается с удивления. Как часто удивляетесь вы?
— Мы удивляемся, когда видим привычную картину в непривычном свете. У детей это умение развито прекрасно. Ребенок открыт миру и этим живет. Но есть и зрелые люди, которые продолжают удивляться: поэты, художники, философы. Для них удивление — путь к познанию мира, они практикуют опыт удивления, потому что это жизненно важно для них. И художник, и философ приучают свой глаз видеть по-другому, удивляться. Я удивляюсь каждый день и стараюсь развивать в себе эту способность.
Добро и зло — реальные свойства мира или только свойства человеческого глаза, смотрящего на мир?
— Лейбниц разделял моральное и физическое зло. Физическое зло существует помимо нас. Это когда нам причиняют физическую боль, на уровне пыток или оскорблений. Вы чувствуете это зло на физическом уровне. Моральное зло — когда вы нарушаете нравственные законы. Тогда происходит что-то не на уровне физиологии, а на более глубоком уровне. Это измерение тоже существует, но не является физическим. Зло — не только субъективные ощущения, это нечто большее, чем мое или ваше переживание.
Зачем философу Бог?
— Для меня это требование разума. Мир имеет разумную структуру. Он познаваем. Мир упорядочен и прекрасен. Почему мир поддается рациональному постижению? Почему математические уравнения позволяют нам описывать физическую реальность? Ответы на эти вопросы и порождают то, что мы называем идеей Бога или Высшего Разума.
Что приносит счастье философу?
— Счастье связано со способностью мыслить. Можно не писать книги, главное иметь опыт чистого мышления. Без этой способности мы не можем быть счастливыми потому, что мы не можем даже спросить, а что такое счастье? Главное не путать счастье с эйфорией. Есть состояния, которые могут быть искусственно вызваны. Но счастье — это как раз абсолютная чистота и отрешенность от всех искусственных способов изменения сознания. Счастье можно сравнить с внутренней тишиной, с тем, что древние называли душевным миром.
Фото: Александр Чекменев