Кавказский пленник. Почему Томас Дворжак снимает войну

С Томасом Дворжаком, известным военным фотографом и фотожурналистом, мы познакомились на его лекции в Киеве. Договорились об интервью, которое удалось лишь с четвертой попытки. И вот в окошке Skype появляется он — кудрявый и улыбчивый немец чешского происхождения с умными блестящими глазами. Дворжак такой же, как и во время выступления в Киеве, — в рубашке с закатанными рукавами, неизменно вежливый, активно жестикулирующий и не сидящий на месте, даже когда прикован к столу с монитором. Забыл сказать: Томас — полиглот, прекрасно владеющий русским (с сильным кавказским акцентом), который в этот раз стал еще более беглым. Мы смеемся и шутим над нашими предыдущими провальными попытками поговорить, после чего начинаем.

КТО ОН

Военный фотограф, освещавший конфликты в Чечне, Афганистане, Ираке, Абхазии и других странах

ПОЧЕМУ ОН

Дворжак — самоучка, который не только смог работать с элитным фотоагентством Magnum Photos, но и стал его новоизбранным президентом. Кроме того, он был награжден престижнейшей наградой World Press Photo

Почему именно военная фотография? Что подвигло вас освещать конфликты?

— В моем случае это скорее психологический аспект. Вчера на моей лекции в Брюсселе мне задали точно такой же вопрос. Так или иначе вся моя семья была связана с войной: дедушка погиб, отец бежал от политического режима Чехословакии. Я же вырос в западной Германии, в городке Бад-Кецтинг. С одной стороны, самое мирное местечко, какое только можно вообразить, никакого насилия, царившего в 80-х, почти рай. С другой стороны, мы жили всего в восьми километрах от железного занавеса. Так что отголоски войны никогда не оставляли нас.

Возможно, военные конфликты были для меня каким-то экстремальным, авантюрным противопоставлением укладу жизни моей молодости, способом увидеть все воочию. По сути, фотография была моим билетом, чтобы убраться из самого скучного места в мире. Во-вторых, я был молод, питал романтические иллюзии, как и любой молодой европеец, имел либеральные политические взгляды. Мы были пацифистами, переживали за палестинцев, сочувствовали курдам. Тем не менее в армию не хотелось. Или журналистом работать, или фотографом. Фиксацией войны на камеру хотелось что-то показать, донести, к чему-то подтолкнуть. Не говорю, что сейчас в это не верю. Наверное, я делаю это и сейчас.

Книга "Кавказ" была одной из ваших первых работ, хоть и изданной не сразу. Каково было первое столкновение с войной?

— "Кавказ" был крупным проектом, но не первым опытом. На самом деле я начал "закалять" себя еще во время школы. Старшеклассником поехал в Белфаст, где, как известно, ИРА оказывали мощное сопротивление Соединенному Королевству, посещал сектор Газа, немного поколесил по Иордании. Чуть позже переехал в Прагу, из которой приезжал в Хорватию, Боснию и другие очаги войны, тянущиеся по карте бывшей Югославии. Именно там произошло мое первое военное крещение.

Кавказ же — другая история. В каком-то смысле я кавказский пленник. Я чувствовал себя свободней, начал снимать иначе, лучше. Этот край был мне любопытен: я ничего не знал про его этническое и культурное разнообразие. Я понял: это новый мир, который я смогу заново открыть, вместо того чтобы бегать по уже протоптанным тропинкам.

Принцип не меняется: мой профессиональный интерес — война и конфликты, но такой же важной частью для меня было и оставшееся за ее рамками: быт, неизведанные просторы других стран, простые люди.

Ваши черно-белые фотографии сопровождаются цитатами из русской литературы XIX века о Кавказе. Как вы познакомились с русскими авторами?

— Лермонтова и Толстого знают все и везде. Я читал их в детстве. Но воскресли они в моей памяти благодаря работе одного английского филолога. Мое детство, война, эта монография и кавказские искания русских авторов каким-то ностальгическим образом наложились друг на друга. Русские классики писали о войне, перемежающейся с восхищением красотой черкесок и самобытностью джигитов, я же снимал конфликты и замирал перед великолепием просторов Кавказа.

Фотографии пролежали десять лет, так что я смог переосмыслить и их, и русскую классику. И слава богу. Пожалуй, издай я книгу сразу — вышел бы дурной и безвкусный альбом о постсоветском пространстве.

Затем последовала книга M*A*S*H* Iraq. Как получилось, что вы начали снимать лазарет, а не боевые действия?

— Освещать конфликты стало гораздо сложнее. Взрывы, перестрелки — все это стало недоступно. По большей части потому, что к военным операциям нас не допускали, а к точкам городских беспорядков было трудно попасть из-за пробок Багдада. Решение было циничным: работать со скорой помощью.

Было скучновато, поэтому мой товарищ прислал мне 12 DVD-дисков с сериалом "Чертова служба в госпитале МЭШ", который с семидесятых до начала восьмидесятых годов каждый вторник показывал серию об американо-корейской войне. Небольшой домик, в котором я его смотрел, находился рядом с вертолетной площадкой, — расслышать реплики персонажей никак не получалось, поэтому я включил субтитры. Удивительно, но этот глуповатый сериал о трех докторах иногда выдавал точные философичные реплики о том, каково вообще место человека в этом круговороте страданий. Я решил срифмовать снимки с этими цитатами. Случайное и комичное совпадение — вот как получилась эта книга.

По вашему мнению, в каком состоянии сейчас военная фотожурналистика?

— Нас стало очень много. Теперь автором фотографии (порою очень качественной или удачной) становится даже очевидец. Люди снимают все лучше и лучше. Частично из-за аппаратуры, но эта демократия оборудования начинает напоминать спектакль.

Помните старую газетную фотожурналистику? Такими были настоящие снимки. Сейчас же все гиперреалистично — это не ложь, не обман, но призма фильтра. Жизнь не такая. Главным остается не техника, но наполнение, не "как", а "что". Меня начинает подташнивать от идеальных кадров и погони за эстетикой. Какая разница, как и откуда падает свет, значение имеет только событие.

Кто же из фотографов был "настоящим"? Кто повлиял на вас как на фотографа?

— Ничего нового не скажу, лишь назову классиков. Кристофер Моррис и Роберт Капа — боги военной фотографии. Последний — тот самый человек, который изобрел военную фотографию.

Став главой Magnum Photos, вы теперь в курсе всех будущих проектов. Чего ждать от агентства и от вас?

— К семидесятилетию Magnum"а мы начали возвращаться к классическим репортажам. Все просто: пять-шесть фотографов будут снимать проекты, которые хотят. Я же прошел по стопам двух американцев. В 1947 году Джон Стейнбек и Роберт Капа посещали СССР, вследствие чего появился знаменитый "Русский дневник". Вместе с английским писателем венгерского происхождения Джулиусом Штраусом мы путешествовали по тем же местам, где бывали этот великий автор и великий фотограф. Текст пишется, снимки готовы. Эта книга будет несколько отличаться от моих предыдущих — повествование будет доминировать над фотографией.

• Читайте также: Правда и ничего кроме правды. О чем снимает Игорь Гайдай

На вашей лекции я заметил, насколько вы самокритичны. Напоследок как бы вы сами себя охарактеризовали?

— Я не маньерист. Не самый лучший фотограф, но если надо, могу снимать хорошо. То, что мы делаем, важно. За это стоит бороться.