Писатель-солдат Павел Белянский (Паштет): "Люди привыкли к войне, но это — ловушка"

Накануне второй годовщины войны Фокус встретился с популярным писателем, блогером и солдатом – Павлом Белянским (Паштетом). Как раз сейчас он готовит к публикации книгу о фронте "Життя починається".

Напомним, что сначала Белянский стал популярным блогером под ником "Паштет" (прозвище Белянского с детства, от имени Паша). Когда появилась пара десятков тысяч подписчиков, начал выпускать сборники рассказов, неизменно раскупаемых публикой. На сегодня у Павла Белянского вышло несколько книг: "Я работаю на кладбище", "Гадство Закудатство", "Бабушка умирать не любила", "Стоматолог решает жениться", "Великий побег". На обложках книг он не забывал указывать свое колоритное прозвище. А в сентябре 2022 года на экраны страны вышел великолепный фильм по сценарию Белянского "Я работаю на кладбище".

Сначала Павел Белянский позиционировал себя как "украинского русскоязычного писателя". После полномасштабного вторжения РФ в Украину, разумеется, его позиция изменилась, и он перевыпускает свои прошлые бестселлеры на украинском. 25 февраля 2022 года Белянский пошел в тероборону. Потом оказался на фронте. Прозвище "Паштет" стало позывным.

Я, как и многие поклонники его таланта, с большим вниманием читал посты Паши, написанные на фронте: они были точны, образны и всегда умудрялись зацепить сердце. Именно на этом фронтовом материале основана его будущая книга.

"Либо ты контролируешь страх, либо он тебя"

— Почему название твоей будущей книги — "Життя починається"?

— Потому, что война – это не только про смерть. Начинается новый период жизни. Многие теряют себя на войне, но многие и находят. Я – не человек войны. У меня в книге несколько героев, и все они – не военные люди. Никто из них не планировал становиться военным. Это истории гражданских людей, которые до войны никакого отношения к армии не имели – это отделение пехотного батальона.

— Себя описываешь?

— В том числе.

— Я твои посты о войне читаю с большим вниманием, как и многие – особенно запомнился рассказ, как птички копировали прилет мин, а ты с напарником падал на землю. И смешно, и трагично.

— Посты – часть книги. Я так и планировал, чтобы из них сложилась книга. В ней повествование ведется как от первого лица, так и от третьего. До войны я в армии не служил как, собственно, и большинство, кто попал на фронт.

— Кто этот среднестатистический гражданин, кто оказался на передовой? Человек 40-45 лет?

— Мне сложно сказать. Чтобы точно знать ответ на этот вопрос, нужно много видеть людей и побывать во многих местах. Я сначала служил в теробороне в Киеве, а потом в батальоне на двух направлениях. И все.

— Какие бои для тебя были самыми тяжелыми?

— Все боестолкновения – это сложно. Но наиболее трудными были бои на харьковском направлении. Мы находились под Балаклеей и держали оборону участка. Сидели в окопах, блиндажах. Конкретно я – старший стрелок пехотного отделения. У меня были и штурмовые действия, и действия в обороне. В обороне – это когда сидишь в окопе, а по тебе бьют минометы, артиллерия, танки. А ты в ответ ничего не можешь сделать. Ты просто должен тут находится: окопаться и замаскироваться. И такая пассивная позиция продолжается – не день, не два, не не неделю. Это изматывает, потому что вокруг-то все взрывается: пацанов убивает, есть раненые. Бывали попытки атак со стороны врага – заходы их ДРГ (диверсионно-разведывательная группа — Фокус ), были попытки их пехотных подразделений прорвать нашу оборону – мы в этих ситуациях стреляем. Но за довольно продолжительный срок это были единичные попытки.

Все это было в июле-августе 2022 – перед нашим харьковским контрнаступлением. Для меня это время был самым сложным. У нас распорядок дня был такой: минометный обстрел, потом бьет танк, затем обстреливает вертолет. И по новой. Как говорил мой взводный: "Война – это всегда страшно". Вот я сейчас сижу, но у меня все равно есть внутреннее напряжение, ведь я знаю, что может поступить приказ – я ведь в ВСУ. А в армии ты – человек приказа: принадлежишь не себе, а государству и ВСУ. Так же и в бою. Да, война – это страшно, но тут есть два варианта: либо ты контролируешь страх, либо он тебя. Страх бывает разный: большой, маленький. Иногда ты его едва чувствуешь. Но надо понимать, что страх – это неплохо, благодаря ему у тебя повышенная чувствительность, это помогает выжить. Лично мне, наверное, повезло – у меня высокая стрессоустойчивость. Хотя это не моя заслуга. Я это не развивал, просто это у меня есть.

Что такое военная хитрость

— У тебя в роду были военные?

— У меня папа и мама военные. Я 17 лет по гарнизонам с родителями кочевал. Военная среда мне знакома. Многие добровольцы, когда приходили в ВСУ, обалдевали от того, что ты себе не принадлежишь. От того, что приказ – это главное. От того, что твоя жизнь подчиняется уставу. На гражданке как говорят? Надо что-то сделать, но сразу начинается обсуждение: получится — не получится? Там доминирует критический подход, чтобы этого… не делать (смеется). А приказ, это когда тебе говорят: "Следуйте в ту лесопосадку и организуйте там наблюдательный пункт". Обсуждается только, как мы это будем делать, но не почему. А то, что бревен у тебя нет или еще чего – неважно: есть приказ, и его надо выполнять. Гражданским в армии поначалу трудно привыкнуть к таким отношениям. Ведь для гражданских характерна такая штука: "Я – умнее всех". Каждый гражданский во всем разбирается, из серии: "Давайте, я вам расскажу, почему то, что вы мне предложили – фигня".

А ведь, между прочим, с тем же харьковским контрнаступлением, когда мы сидели в окопах и по нам били, то пацаны, которые пришли с гражданки ворчали: "Почему в ответ не стреляем?" Рассказывали, как в армии все неверно организовано. Жаловались ротным: "Какого черта нас не прикрывают?"

А потом вдруг резко оказалось, что – бабах – в сентябре 2022 началось контрнаступление. Никто этого не ожидал. Выяснилось, наша задача была изображать, что нас мало в окопах. Что у нас нет снарядов, нет подкрепленья. А в это время за нашими спинами был организован мощный кулак, который ударил так, что далеко отбросил россиян назад. Мы были частью тактики, которая оказалась успешной. Эта была военная хитрость.

Когда тебе говорят: организуй наблюдательный пункт, а тебе кажется, что это глупость, нужно оставлять при себе эти рассуждения: ты не видишь картины в целом. Ты не можешь знать всей тактики и стратегии, наблюдая только перед собой участок в сотню метров.

— Более того, получается, что в успешное выполнение общей войсковой задачи входит то, чтобы вы не понимали: зачем вы держали свой участок, не отвечая на огонь?

— Конечно. Ведь ты можешь что-то случайно слить в соцсеть. Можешь попасть в плен. Поэтому тебе не нужно знать лишней информации. Ты на своем уровне должен максимально эффективно делать то, что тебе приказывают – это твоя задача. И в этом – сила армии.

Мы под обстрелом пели "Червону калину"

— Какие отличия современной войны?

— Современная война – это война дронов. Их появилось множество: большие, малые, разных модификаций. Но еще раз представим ту ситуацию, которую я описывал выше: мы заняли оборону в посадках. А если бы ушли, допустим, то на наше место сразу бы явились враги. Поэтому, какие бы ни были минометы, дроны, артиллерия, а человек с автоматом многое и сейчас решает.

— Любят задавать вопрос: у тебя были какие-то особые ощущения, когда ты впервые уничтожил противника?

— Нет. Это враг – он пришел в мою страну с оружием в руках. Тут прямая аналогия с бандитом, который вломился в твой дом с оружием и хочет тебя убить. А ты его убил в ответ. Какое к нему отношение? Не лез бы ко мне — и тебе бы ничего не было. Лицом к лицу, правда, я не сталкивался. Но слышал их. Иногда мы даже перекрикивались. Бывало, они включат музыку, а мы им кричим: "Что вы слушаете дерьмо разное?!" — они заводили свой долбаный шансон. А мы им включали свою подборку: "Жадан і собаки", ТНМК, Kozak System.

Был такой случай: по нам уже второй час молотила артиллерия. Вокруг взрывы. У тебя от взрывных волн болит все тело. Не только уши, у тебя реально уже кишки болят: снаряды и мины прилетают близко к блиндажу. Находишься на грани нервного срыва. Я достал свой телефон. Хотя мобильный на позицию запрещено брать: тебя могут вычислить по сигналу – это вопрос безопасности. Поэтому он у меня был в режиме "полета в самолете". Когда нам стало трудно на позиции, я включил на телефоне наши любимые песни. И пацаны стали подпевать: мы пели "Червону калину", "Марш українських націоналістів" ("Ми йдемо в бій переможним ходом"). Вокруг снаряды взрываются, а мы – поем! И скажу: нам это помогло психологически. Прямо – норм!

— Ты рассказывал в прошлом нашем интервью о подвиге, когда девушка-санитарка под шквальным огнем вытащила раненого бойца с поля боя.

— Да, это подвиг, но с другой стороны – обычная боевая работа. Я видел, например, как пацаны-танкисты вытаскивали с нейтральной территории стоящую посреди поля нашу "мотолыгу" (МТ-ЛБ, транспортер-тягач легкий, бронированный – Фокус). Ее подбили, контуженный экипаж эвакуировался и она находилась между нашими и вражескими позициями. Между нами примерно 200 метров, "мотолыга" посредине. Но в поле выехали наши танкисты, зацепили ее под обстрелом и вывезли. Ее вернули в строй, потому что "броня" – это важно. И наши танкисты ежедневно таким занимаются.

Потерять на войне друга – как остаться без руки

— Как на войне проявляются характеры людей?

— По-разному. Мы же все постоянно в какой-то роли, все немного актерствуем. И представляем себя такими, какими сами себе кажемся, а не какими есть. А война – такое место (да как, собственно, и кладбище), где люди становятся откровенными – даже если этого не хотят. У каждого сидит внутри какая-то основная черта. Понятно, что обычно это совокупность черт, но все-таки одна доминирует.

Например, какой-то человек – жадный. Или – карьерист. Или – правдолюб. Так вот на войне эта черта непременно вылезет. Вся шелуха с человека слетит и обнаружится его суть. Это забавно наблюдать. Я видел людей, которые были УБД (участники боевых действий – Фокус), у них за спиной – АТО. А затем они ныряли в эту войну и выныривали после первого боя с ужасом: "Я про эту войну ничего не знаю". И видел работягу, который вроде не имел боевого опыта, но, который быстро втягивался, потому что к войне относился, как к тяжелой работе, и старался ее хорошо выполнять. Дома он спокойно занимался своей профессией, а здесь окапывался и стрелял. Причем, не видя в своей военной работе ничего героического. С моей точки зрения, такие спокойствие и собранность – это невероятно круто. С таким человеком можно пойти куда угодно. Если ему скажешь: "Это твой сектор – ты его держишь и отсюда не уходишь", то точно знаешь: он будет держать свой сектор, что бы ни происходило. Такое отношение – дорого стоит! Хотя за это не дают медали и ордена, потому что, на первый взгляд, в этом нет ничего выдающегося. А на самом деле – правильность, прогнозируемость и спокойное выполнение приказа – это залог успеха.

— У тебя появились надежные боевые друзья?

— К сожалению, из тех, кто стали такими друзьями, уже многие погибли. Я бы сказал: больше погибло, чем осталось в живых. А потерять на войне друга – это как остаться без руки. Ведь это был твой близкий боевой товарищ. Ты с ним столько всего прошел и пережил. Он был частью тебя. А теперь его не стало. И живешь потом, как без руки.

— Бойцы часто говорят, что выжить на передовой помогает юмор. Это так?

— Да, чем ближе к передовой – тем больше "ржаки". Но когда рассказываешь здесь кому-то эти шутки, почему-то они не выглядят такими смешными. Например, перед выходом в бой договаривались, чье снаряжение и как поделим, если что. Эта тема – постоянная.

На войне нет трех вещей: у тебя нет завтра, приватности (ты все делаешь с кем-то) и ты не мечтаешь: потому что, опять же – нет завтра. Поэтому эти три вещи каждый пытается немножечко вернуть. Чуть-чуть себе взять приватности: пацаны, когда из боевых выходов возвращаются, стараются побыстрее закрыться в сортире, чтобы хоть чуть-чуть побыть одному. Или пойти в душевую с той же целью: пусть ты отделен от других достаточно условно – палками и пленкой.

Расскажу случай по поводу "помечтать". Сидели как-то под плотным вражеским огнем в блиндаже, и вдруг зашел разговор: кто кем будет на гражданке после победы? Один парень, установщик окон, ответил интересно: мол, кто его знает, я до войны был, условно говоря, гвоздиком, а теперь стал шурупом, значит, нужно будет искать что-то новое. Внешне, мол, по-прежнему "острый металлический предмет", а форма – совсем другая. А один солдат сказал, что просто бы лежал, ничего не делая и чтобы деньги платили и вокруг все бегали: кормили-поили. Мы дружно заржали: "Ага, сейчас вдруг тебя накроет и будешь – в коме лежать, а вокруг тебя все будут бегать". Он действительно потом был ранен, пролежал несколько месяцев в коме и умер. Тогда мы смеялись, а закончилось все невесело, но эта его своеобразная мечта осуществилась.

Верить в ВСУ мало: нужно или в них быть, или им помогать

— А ты смотришь сейчас какие-нибудь боевики или фильмы про войну? Как они тобой сегодня воспринимаются?

— Я раньше много подобного глядел, а сейчас не смотрю вообще. Меня, во-первых, тригерят после контузии резкие звуки – тех же выстрелов. Но мне и раньше больше нравились не боевики, а криминальные сериалы типа "Во все тяжкие". Я их и сейчас смотрю, когда есть время. Вкусы у меня не очень поменялись. А образ жизни – радикально изменился.

Например, я не могу уснуть раздетым. Причем, мне нужна не пижама, а спортивный костюм. Это должна быть вещь, в которой я могу встать и побежать куда-нибудь. Мне нужен минимальный уровень готовности к чрезвычайным обстоятельствам. Хожу в наушниках, стараясь забивать городской гул. Почему? Потому что это — следствие. Например, штурмуешь село, у тебя там – враг, здесь – твои пацаны: двигаются от улицы к улице. Что бы в этот момент ни происходило, ты слушаешь окружающее, потому что слух – твоя безопасность. В доли секунды ты можешь услышать свист пролетающего снаряда. И ты обязан его услышать, чтобы вовремя упасть, чтобы, когда он взорвался, тебя осколками не посекло.

Я видел ситуацию. Трое бойцов в лесопасадке делали себе кофе. Они услышали звук прилетающей мины: двое залегли, а третий не успел – ему в голову попал осколок. А если бы успел – максимум бы немного контузило. Поэтому вырабатывается условный рефлекс на шум и мгновенная реакция на него. Ты даже не думаешь – твой организм реагирует на звук до того, как ты успел подумать. Это в тебе вырабатывается на уровне инстинктов: успел среагировать – ты в порядке. А пацан, который не успел, был разорван на несколько кусков. А ты знал не только его, но и его родственников, знакомых, которых он тебе показывал в телефоне.

И когда ты оказываешься в цивильном месте, в городе – не можешь не реагировать на резкие звуки, а их в городе – сотни. Поэтому одел наушники и все – нормально себя чувствуешь. Только постепенно это все тебя отпускает.

— Что изменилось в обществе, на твой взгляд, ко второй годовщине войны?

— Люди привыкли к войне. И это нормально, привыкнув, они сумели организовать свой быт. И это тоже понятно, ты не можешь жить во временном положении, а стремишься его перевести его во что-то постоянное. Но тут ловушка: гражданские себя отделили от военных. Мол, военные – где-то там, а мы – где-то здесь. Не могу говорить за всех, но среди тех, кого я встречаю – таких немало.

А на фронте наоборот: люди оторвались от своей прошлой жизни, война стала им близка и понятна. И даже немного побаиваются "гражданки", потому что теряется их профессиональная квалификация, ты уж больше в своей военной профессии.

— А характер как-то изменился: страны, нации?

— С моей точки зрения, как сценариста и писателя, характер меняется только у героев плохих произведений. Меняется отношение к чему-то, цели, мотивация. Человек изначально, допустим, хотел много денег, а потом, пройдя ряд испытаний, понимает, что правда – в детях и в том, чтобы воспитать новое поколение. И этот человек теперь хочет завести детей. Но такой человек будет хотеть, что денег, что детей, используя одни и те же черты своего характера.

Характер формируется до подросткового возраста, а дальше – уже какой есть. Если человек активный, привык управлять – рано или поздно он выйдет на руководящие роли. Если попал на фронт: он становится взводным, командиром отделения, ротным. До армии он был прорабом и командовал на стройке, условно говоря, а теперь командует несколькими отделениями.

Но, возвращаясь к вопросу, мне не хочется думать, что опять нужна трагедия, чтобы мы консолидировались, как 24 февраля 2022. Тогда выстроились очереди в военкоматы и людей не интересовало, что у них будет завтра — сегодня нужно идти драться.

Хотя и тогда было расслоение общества: была куча машин, которые уезжали в противоположную сторону – на запад, создавая бесконечные пробки. И это тоже понятно, не все из нас — воины. Но что сказать? Мы доказали неоднократно, как общество, что готовы сражаться за наши идеалы, которые встроены в контекст прогрессивного мира. Мы доказали это действиями. Но постепенно ориентиры размываются, потому, что, повторюсь, человек не может постоянно жить в стрессе. Надеюсь, мы не раз себя еще удивим в хорошем смысле, сможем собраться и добить врага.

Однако я с ужасом думаю, что для этого опять будет нужен внешний раздражитель. Не у всех людей есть этот двигатель – необходимости действий, пока грубо не пнут. Это проявление инфантильности. Общество двигает вперед малый процент активных людей. Многие придумали свой быт и как-то внутри него живут, забывая, что страшный и жестокий враг по-прежнему силен и хочет нашей крови. Это стало забываться.

— Все равно мы все верим в позитивный исход этой страшной войны.

— Верить сейчас мало. Не надо верить в ВСУ, нужно или в них быть или им помогать – донатить, например. Время бездеятельной веры закончилось – любой другой вариант приведет к краху.

Важно

Третий год вторжения: какие политические риски ждут Украину и будет ли легитимной власть