Вундеркинд среднего возраста. Итамар Борохов на Leopolis Jazz Fest 2021 (видео)

Полурасстегнутая рубашка, золотые цепи на волосатой груди, массивный перстень на мизинце… Не таким я представляла повзрослевшего музыкального вундеркинда, который в шесть лет играл Мусоргского, а теперь его авторские композиции исполняет оркестр Линкольн Центра. Передо мной Итамар Борохов, уроженец Тель-Авива, проживающий в Нью-Йорке, — трубач, скрипач, пианист и композитор, любимец музыкальных критиков.

В Украину он приехал, чтобы выступить на главной сцене Leopolis Jazz Fest 2021. Его концерт открывал 10-й юбилейный фестиваль. Особое место Борохова в списке хедлайнеров этого года объясняется тем, что в 2020-м он получил престижную премию LetterOn Rising Stars Jazz Award (European Edition). Это самая свежая, но далеко не единственная музыкальная награда в коллекции Итамара.

Последние семь лет профильные медиа то и дело рассыпаются в комплиментах на его счет. Альбому Blue Nights, изданному в ­2019-м, присвоен рейтинг пяти звезд в престижном международном ревю Dоwnbeat Magazine и на UK Vibe. Ресурс AllMusic.com признал его лучшим альбомом года сразу в двух категориях — World Music и Jazz.

Скептики связывают благосклонность критиков с тем, что израильская музыка сейчас в моде, мол, дело вовсе не в собственных успехах Борохова, а в общих трендах, и в скором времени ветер может перемениться. Впрочем, его предыдущий альбом Boomerang оказался на 5-м месте по количеству скачиваний в iTunes Jazz и на 6-м — в Amazon Jazz. Публика голосует за него кровным долларом, а это аргумент более весомый, чем любые хвалебные отзывы.

Судя по манере держаться и говорить о себе, Борохов принимает успех как должное — общее место для тех, кто в раннем детстве привлекал всеобщее внимание особыми дарованиями. Итамар, сын израильского композитора и аранжировщика Исраэля Борохова, в два с половиной года наслушавшись, как отец репетирует в гостиной с другими музыкантами, потребовал, чтобы ему купили скрипку.

Родители отвели его к учителю музыки, но оказалось, что начинать играть в таком возрасте нельзя — кости еще не окрепли настолько, чтобы выдержать вес скрипки на плече. Во избежание деформации позвоночника начало уроков отложили до тех пор, пока мальчику не исполнится три.

Важно

Празднику быть: на Atlas Weekend летит Fatboy Slim, Go_A прошумят в Тернополе, а Seal — во Львове

Полгода ребенок не упоминал о скрипке, родители уже решили, что это был каприз, о котором можно забыть, но в свой третий день рождения Итамар заговорил о ней снова. Пришлось купить. В шесть лет он уже играл на фортепиано, в девять — на гитаре, в одиннадцать перешел на духовые инструменты. Сейчас 37-летний Борохов выступает в основном как трубач. Для него по индивидуальному заказу сделана труба со звуковым диапазоном шире, чем у обычной.

Почему, начав со скрипки и фортепиано, вы в итоге выбрали трубу?

— Мне всегда нравились "Картинки с выставки" Мусоргского. В детстве много раз слышал их в записи в оркестровке Равеля [французский композитор и дирижер Жозеф Марис Равель], но не видел, на чем играют. Пытался сам подобрать на фортепиано, используя только черные клавиши. Звучание получалось не то. Так и не знал, что за инструмент нужен, до тех пор, пока не услышал эту пьесу на концерте, — оказалось, труба. Потом в первом классе на занятиях нам ставили Summer time в исполнении Луи Армстронга — снова труба. Окончательное решение, конечно, принял гораздо позже. Я еще экспериментировал с гитарой, даже с губной гармошкой, но в итоге труба все-таки позвала меня и я откликнулся.

Каково это — вырасти и лишиться статуса музыкального вундеркинда?

— Непросто. Мы живем в мире, где юность переоценена. Все ждут появления нового ребенка-звезды. О таланте и амбициях любят говорить именно в сочетании с молодостью. Но это несправедливый подход. Возраст и опыт не делают нас менее перспективными. Ко многим прекрасным музыкантам, в том числе джазовым, успех пришел уже в зрелые годы. Взять хотя бы Джона Колтрейна или Юсефа Латифа — легендарные люди, а начали поздно. Меня иногда спрашивают, как сказалась на моей жизни ранняя популярность, но парадокс в том, что сам я не ощущал себя особенно молодым. Да и не уверен, было ли у меня детство.

Детства у вас не было из-за постоянных занятий музыкой?

— По другим причинам. Пришлось рано повзрослеть. Я учился в первом классе, когда началась война между Израилем и Ираком. Потом несколько серий терактов произошли, когда я был в начальной школе. Трудно оставаться ребенком, если совсем близко гибнут люди. Развод родителей тоже не добавил моей жизни беззаботности.

Музыка как раз смягчала негативные эффекты. Была отдушиной, сказочным миром, в который можно сбежать от реальности. Только не подумайте, что я жалуюсь на жизнь. Мне на самом деле во многом повезло. Например, достались самые лучшие учителя музыки. Вы же слышали о Лори Фринк — она была просто гуру игры на трубе. Мы дружили, я приходил к ней в гости на праздники и научился у нее многим важным вещам. Одна из них: когда играешь в группе, нужно быть расслабленным и целеустремленным одновременно. Не надо пытаться все контролировать, надо принять то, что непредвиденное будет происходить. Это похоже на игру в американский футбол. Бессмысленно выходить на поле и пытаться избежать столкновений. Нужно заранее знать, что тебе сделают больно, и просто поставить себе цель выиграть матч.

К слову, о везении. Вы последний ученик легендарного джазмена Арни Лоуренса, хотя труба — не его инструмент. Как так вышло?

— Я играл в его группе. Мы пересеклись как-то на джем-сейшн. Поиграли вместе, потом стали общаться и очень сблизились. Он послушал мои композиции и одобрил. Взял меня в состав своей последней группы, которую создал уже после того, как переехал в Израиль из США. Я очень хотел у него учиться. Конечно, Арни — саксофонист, а я трубач, но концепции игры, которые он мог мне передать, применимы для любого инструмента. Это не о трубе или саксофоне, а о музыке как таковой. Он отказывался давать уроки, говорил, что не преподает, но я был настойчив. В итоге Арни успел провести со мной всего два урока. Но играли вместе мы целый год.

Вы как-то сказали, что в творчестве вдохновляетесь иудейской и мусульманской традициями, а еще — буддизмом и греческой философией. Как в вашей голове уживаются эти враждующие миры?

— Вся моя жизнь — смешение культур. Семья отца переехала в Израиль из Бухары в 1918 году, а мамина — из Риги, причем эмигрировали они значительно позже, поэтому говорили по-русски. Была еще бабушка по материнской линии родом из Будапешта. У представителей разных культур, в том числе противоборствующих, гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. В Тель-Авиве мы с родителями жили в мусульманском районе — не по идеологическим причинам, просто так получилось.