(Не)нужное министерство. Эмине Джапарова о цензуре, языке вражды и российских сайтах

Фото: Александр Чекменев
Фото: Александр Чекменев

Первый заместитель министра информационной политики Эмине Джапарова о том, есть ли в Украине цензура, как бороться с языком вражды и почему она против блокировки российских сайтов

Related video

Последний день весны запомнился украинцам прощанием с соцсетями "ВКонтакте", "Одноклассники" и еще парой десятков других российских сайтов, которые за две недели до этого решением Совета национальной безопасности и обороны (СНБО) запретили в стране. Другое событие этого дня — отставка министра информполитики Юрия Стеця — ажиотажа ни в обществе, ни в медиа не вызвало. За два с половиной года существования министерства это уже вторая попытка Стеця хлопнуть дверью. До этого в декабре 2015-го министр написал заявление об отставке, но спустя два месяца его отозвал. В этот раз причиной своего ухода министр называет ухудшение состояния здоровья, отвергая любые политические мотивы. Номинально до осени он все еще остается первым человеком в ведомстве, хотя своих обязанностей уже не выполняет: вернувшись с каникул, за его отставку должны проголосовать депутаты. Преемником на должности в министерстве Стець видит своего первого зама Эмине Джапарову. Она не против, тем более что делать, по ее словам, придется все то же, что и сейчас. Однако называть ведомство Минстець будет уже нелогично и неправильно.

КТО ОНА

Первый заместитель министра информационной политики

ПОЧЕМУ ОНА

После отставки Юрия Стеця де-факто возглавляет министерство

В феврале, комментируя возможную блокировку российских сайтов, Юрий Стець сказал, что этого не будет, потому что интернет — это свободное пространство. Тем не менее в мае СНБО запретил ряд сайтов. Как вы относитесь к этому решению?

— Моя позиция такая же, как у гос­подина Стеця. Дело в том, что хоть мы и закрыли сайты, но технически они продолжают работать через анонимайзеры, позволяющие обходить блокировку. Кстати, Госдума России в третьем чтении приняла закон о запрете VPN и других систем анонимайзеров. У них более радикальная позиция по контролю над серверами, контентом и трафиком. Пока не Китай, но уверенно двигаются в этом направлении.

Разве мы в этом вопросе не становимся в одну линию с Россией и Китаем?

— Пока я такого не вижу. В принципе, логика, которую адвокатирует Министерство информполитики, заключается в инклюзивном процессе. Блокирование не просто одним решением, а соответствующим судебным решением. При МИП действует экспертный совет, который начал работу по мониторингу угроз национальной безопасности в интернете. Первые наработки — это несколько десятков российских сайтов, информация была передана в СБУ с тем, чтобы дальше решение по ним принимал суд на основании нарушенных законов Украины. Наверное, аргументы силовых ведомств на заседании СНБО во время принятия этого решения были довольно весомыми. Одно известно наверняка: контроль над сервером дает возможность российским службам иметь доступ к персональным данным. А поскольку эта страна не руководствуется европейскими практиками и по факту является полицейской державой, то и персональные данные пользователей, к примеру соцсетей, могут использоваться в целях спецслужб России. РФ контролирует серверы "ВКонтакте", "Одноклассников", и каждый гражданин Украины, заходя на эти сайты, оставлял там все свои персональные данные. Это как добровольно подарить им все ключи для контроля. Или возьмите те же мессенджеры, к примеру Viber. Все, что вы там пишете, могут читать спецслужбы. И тут мы стоим перед выбором: готовы ли мы так просто отдать им все или же будем искать способ, как с этим справиться.

В прошлом году украинские журналисты разбились на два лагеря. Одни утверждали, что в своих материалах необходимо бороться с "языком вражды", другие настаивали, что называть террористов из "ДНР/ЛНР" террористами правильно. Какова ваша позиция?

"Возьмите те же мессенджеры, к примеру Viber. Все, что вы там пишете, могут читать спецслужбы"

— Язык вражды очень чувствуется в материалах о переселенцах, которых сегодня в Украине 1,7 млн человек. Есть мониторинги, анализирующие, как местные СМИ подают образ переселенца: как предателя или ваты, формируя некий стереотип, что все из Донбасса — сепаратисты или что жители Крыма поголовно ходили на "референдум" и теперь счастливы от российской действительности. Мне кажется, что это совсем не так. Мы должны смотреть на оккупированные территории не только через призму территорий, но и через призму людей. Если говорим о переселенцах, то это в первую очередь люди, которые потеряли дом, комфортную жизнь. Важно показывать истории успеха этих людей, их интеграцию в новую жизнь. Впрочем, сравнивая то, как мы говорили о переселенцах год или два назад, сейчас наблюдается позитивная динамика в этом вопросе: СМИ более адекватно отображают ситуацию.

По ту сторону

За прошлый год в Украине приняли два закона, устанавливающих украиноязычные квоты на телевидении и радио. У вас есть картинка того, как к этим нововведениям отнеслись люди в Донбассе?

— Специального исследования по этому вопросу мы не проводили. Но есть другие, которые помогают понять, что там вообще происходит. К сожалению, цифры не очень оптимистичные. Например, 18% людей считают себя гражданами "ДНР", около 45% говорят о "гражданской войне", притом что это война РФ против Украины. Среди жителей и оккупированных, и контролируемых территорий самый большой страх связан с личной безопасностью — около 78%. Если раньше Донбасс считался относительно гомогенным регионом, то сейчас это меняется. Условно можно выделить несколько категорий населения: около 22% за "Україну понад усе" и около 23% за "русский мир". Мы наблюдаем процесс оккупации не только территории, но и сознания, когда пропаганда работает на максимальную дистанцию между жителями оккупированной части Донбасса и материка. И наша задача сегодня рассматривать территории, граничащие с РФ, как те, на которых должен осуществляться особенный режим вещания. Это и развитие инфраструктуры для доступа системы украинского телерадиовещания, и остановка незаконного сигнала пропагандистких радио и ТВ с оккупированной части, и развитие качественных местных медиа, притом что рыночные условия не работают.

Эксперты считают, что такая ситуация — последствие российской телевизионной пропаганды. Почему наши каналы там не смотрят?

— Главный канал получения информации для наших граждан — действительно "ящик". А Россия — мировой лидер по количеству средств, вкладываемых в пропаганду. В конечном итоге они создают уникальный развлекательный контент, например, штампуют сериалы, которые представляют Россию как сильное государство с мощной армией, правоохранительной системой. И людям нравится такое смотреть. Топовые украинские каналы, которые смотрят в Донбассе, это "1+1", СТБ, "Интер" и "Украина". Не мне комментировать их контент, вы сами все видите.

Fullscreen

Как вы относитесь к тому информационному продукту, который производит, к примеру, ахметовский телеканал "Украина"?

— Я не хочу политизировать этот вопрос. Позиция нашего министерства очень принципиальна: мы не вмешиваемся в редакционную политику СМИ. Но контент некоторых телеканалов действительно очень противоречивый, а иногда, по-моему, бывает антиукраинским. Например, как по мне, у телеканала "Украина" противоречивый контент. Но тут я могу три раза раскритиковать любой канал. А как мы можем дать другую картинку? Мы создали UA TV, хоть он больше для иностранного зрителя.

Какая аудитория у UA TV?

— Сложно назвать цифру, потому что они работают на спутнике. Потенциальная аудитория — миллионы зрителей, но говорить о фактической невозможно. Другой вопрос — качество контента. Мы прокладываем инфраструктуру, чтобы у них была возможность физически вещать и на оккупированных территориях. Но если контент неинтересный, то грош цена такой работе. К сожалению, мы живем в мире, где критически низкое доверие к журналистам. Украинским журналистам, так же как и власти, люди не доверяют.

Есть ли свобода слова?

Раз уж затронули тему недоверия к журналистам, давайте поговорим о цензуре в украинских СМИ. По вашему, она есть?

— К счастью, государственной цензуры я не вижу. Больше, наверное, цензура собственника и самоцензура. Не секрет, что большинство СМИ у нас частные. Перед любым таким медиа стоит конкретная задача: или зарабатывать, или политически капитализировать собственника. Если речь идет о первом, то они вынуждены работать для удовлетворения определенного общественного запроса — зачастую давать людям какую-то "зраду", критику, негатив и так далее. Если это политическая капитализация, там тоже очень четкая "линия партии". Но тогда ведь речь идет совсем не о журналистике. Самоцензура, конечно, тоже есть, и избавиться от этого мы сможем не за один десяток лет. Обществу важно понять, что это очень длительный процесс. Когда нам в пример ставят европейские ценности и традиции демократии, то у них на это ушли сотни лет, прошла не одна революция. У нашей страны совсем другая история. Мы много лет жили в советской системе, где идентичность украинской нации была под очень большим вопросом. К счастью мы уже третий год активно уходим от этого наследия, задачей которого было не позволить сформировать отдельную от "старшего брата" украинскую идентичность.

Можем ли мы говорить о том, что в Украине есть демократия, если большинство наших СМИ обслуживают интересы своих собственников, и вы сами это не отрицаете?

"UA TV не такой популярный, как Russia Today. Но, простите, у них бюджет миллиард долларов, а у нас в этом году только 100 млн грн"

— Демократия — это про отношения общества и власти. А стандарты журналистики — это не ответственность государства. Более того, если власть нам станет говорить, какими должны быть стандарты журналистики, то это будет вмешательством с ее стороны в свободную журналистику. В той же Британии с ее лучшими журналистскими стандартами медиа регулируются сами: при помощи мощных медиасоюзов. А задача государства в другом — в защите журналистов. Именно невмешательство в работу СМИ и есть одним из способов защиты. У нас невмешательство есть, тут уже обязанность самих журналистов сохранить эту традицию. Плюс в Украине рождается журналистика без цензуры на примере "Суспильного", которое не зависит от олигархов, дает зрителю возможность получать качественный контент.

Для радио и телевидения введены квоты на долю украинского языка в эфире. А украинской периодики языковые квоты могут коснуться?

— Мне сложно ответить, потому что наше министерство не занимается этим вопросом. Языковые квоты в СМИ — это не наша компетенция.

Параллельная реальность

Расскажите, каким образом вы отбиваете информационные атаки со стороны России?

— Мы запустили проект "Информационные войска".

Он же не работает.

— Почему не работает? Мы как раз занимаемся его форматированием, но точных сроков и дат, к сожалению, не могу назвать. Нужно учитывать и то, что этот год мы позиционировали как попытку систематизировать всю нашу работу и вложить все наработки в документы. На выходе у нас есть Доктрина информационной безопасности, Стратегия информационной реинтеграции Крыма, Стратегия информационной реинтеграции Донбасса и Стратегия публичной дипломатии крымских татар. Это основные документы, которые для нас являются попыткой задокументировать все, что мы пробовали на практике. Для государства важно иметь подобного рода документы. Думаю, до конца сентября мы вынесем их на утверждение правительства.

Какой у нас процент "серых зон", где нет украинских СМИ?

— Есть отчеты, в которых все очень точно расписано. Но желания углубляться в технические вопросы ни у кого нет, всем нравится только поверхностно говорить, мол, вещания нет. Проблема белых пятен действительно есть. Например, иногда технически поставить башню реально, но она может создавать помехи для другого вещателя, поэтому с ее помощью невозможно покрыть территорию аналоговым вещанием. Есть такие географические территории, где вещания нет просто физически. Или другой пример — огромные по размерам Донецкая и Луганская башни в свое время были захвачены. Восстановить их теоретически можно, но это очень дорого. Кроме того, помимо самих башен захватили и наши частоты, теперь на них говорят оккупанты. Когда поднимается вопрос заглушки этого сигнала, то ни о каком ущемлении свободы слова и доступа к информации речи быть не может. Мы хотим остановить нелегальное вещание с этих территорий. Но блокировка такого сигнала — это уже отдельная спецоперация, которая не в компетенции нашего министерства. Кстати, сейчас некоторые эксперты считают, что технически глушить сигнал дорого и не всегда эффективно. Лучше и легче, мол, просто ликвидировать башню.

Позиция нашего министерства очень принципиальна: мы не вмешиваемся в редакционную политику СМИ. Но контент некоторых телеканалов действительно очень противоречивый, а иногда, по-моему, бывает антиукраинским


Эмине Джапарова
о качестве украинского информационного продукта
Fullscreen
Эмине Джапарова о качестве украинского информационного продукта

Прием против лома

В феврале этого года президент Петр Порошенко утвердил Доктрину информационной безопасности страны. Объясните читателю простыми словами, что это за документ и зачем он нужен.

— Остановлюсь только на двух ключевых аспектах этой доктрины. Во-первых, она четко определяет то, что сегодня в информационной плоскости наш враг — Российская Федерация. Страна, которая ведет целенаправленную информвойну против Украины разными способами: начиная с информационных операций до пропаганды, охватывающей не только журналистику, но и спорт, культуру, дипломатию, экспертную среду, гражданское общество. В результате события в Украине россияне интерпретируют как фашизацию и национализацию. Второй аспект доктрины — стратегические коммуникации. Мы переняли этот опыт у западных коллег: делаем мониторинг общественных настроений, выстраивая систему коммуникаций. Ведь главная разница между информацией и коммуникацией в том, что последняя — это двухсторонний процесс. Если мы говорим, например, о правительственных коммуникациях, то тут главное не просто быстро написать пресс-релиз по поводу какой-то очередной встречи министра, тем самым создав видимость деятельности. Наше видение правительственных коммуникаций основывается на британском опыте, где управление и политика разделены с точки зрения коммуникаций. Политический сегмент, что логично, под офисом премьера. Остальное — техническая сторона реформ, решений, и то, как это скажется на обычных людях, выведено из-под влияния политики. Главное — в контексте работы министра и подконтрольного ему ведомства нужно доступным для аудитории языком объяснять, для чего нужна та или иная реформа. Коммуникация — это когда власть слышит людей, а общество понимает, что делает власть.

Я правильно понимаю, что в компетенции вашего министерства — обеспечение информационными кампаниями правительственных реформ?

— Иногда мы поддерживаем коммуникационные кампании, которые рассказывают о реформах, но не все. Физически реформ и министерств много, а у нас ресурсов на все коммуникации не хватает. Мы говорим о необходимости создания такой системы. Сегодня в некоторых случаях мы присоединяемся и финансируем определенные информкампании по реформам, делаем борды, ситилайты, телевизионные ролики. Думаю, наше ведомство могло бы заниматься всеми правительственными коммуникациями. Но это политический вопрос. Сегодня у нас, к сожалению, наблюдается практика, когда пресс-службы министерств не выполняют коммуникативной функции, а только информируют. При этом информируют лишь о том, что сделал министр — их непосредственный руководитель. Это не всегда интересно, этакий пиар министра. В итоге получается, что у нас уйма реформ, но если мы не в состоянии объяснить, зачем они нужны, то их цена на выходе нулевая.

Многие все еще не до конца понимают, в чем необходимость и польза вашего министерства. Спустя почти 3 года после его создания назовите ключевые успехи вашего ведомства.

— Мы восстановили на 30% вещание и улучшили условия, при которых украинское вещание может быть на контролируемых нами территориях Донбасса. Плюс через средние волны ввели вещание на оккупированные территории. Первый канал украинского радио покрывает, например, не только всю территорию Украины, иногда его сигнал и до Ростова доходит. Второй успех — система иностранного вещания — то, чего раньше в Украине не было. Конечно, UA TV не такой популярный, как Russia Today. Но, простите, у них бюджет миллиард долларов, а у нас в этом году только 100 млн грн. Еще нашим достижением считаю то, что мы лидеры среди тех, кто держит вопрос по оккупированным территориям в информационной повестке дня страны. У нас официальной риторики по Крыму почти не было: его оккупировали, потом началась война в Донбассе и о полуострове все забыли. Ощущение, что он всегда у нас где-то на задворках. Наша задача — постоянно напоминать про Крым. Когда создавалось министерство, шутили, что это будет министерство пропаганды, министерство правды, говорили, что его создали под министра Стеця, приближенного к президенту. Думаю, что за 2 года существования мы доказали, что не только не вмешиваемся в работу журналистов, но и улучшаем условия их работы. Например, мы упростили процедуру работы на оккупированных территориях, а ведь раньше этот вопрос вообще никем не координировался.