Эффект колеи: зависимость от пройденного пути, — Сергей Мошенский

"Наша история – все и всегда сначала, какое-то постоянное раскачивание на одном месте, мертвая волна эволюции" написал когда-то Василь Стус ("Феномен доби"). Это правда, хотя и невеселая. Экономисты называют такое явление "эффект колеи", path dependence – зависимость от пройденного пути, если дословно. Институциональная инерция, сила традиций действительно напоминает глубокую колею на грунтовой дороге, из которой бывает так трудно выбраться. Недаром говорил Шумпетер, что "социальные структуры, социальные типы и взгляды, подобно монетам, не стираются быстро".

"Эффект колеи" – как хроническая болезнь, не сразу заметная другим. Проявляется эта болезнь в том, что система имеет свойство менять даже тех людей, которые хотели бы изменить систему. Случайно ли возникает такая болезнь? Конечно, нет. Хроническая болезнь возникает вследствие совокупности нескольких причин и часто передается из поколения в поколение. Сложно бывает найти момент, когда именно она началась. Так и "эффект колеи" возникает от стечения исторических обстоятельств.

Типичный пример "эффекта колеи" – две соседние страны, США и Мексика. Совершенно разные миры, причем многие мексиканцы всеми правдами и неправдами эмигрируют в Штаты. Если представить себе, что какой-то суперпрогрессивный мексиканский президент примет такие же законы, как в соседней стране, и попытается воспроизвести американские институты, они там не приживутся. И в реальной жизни мексиканцев мало что изменится. Это сила традиций – "эффект колеи".

К концу XIX века многие страны, пытаясь выйти из наезженной колеи традиций, переняли британскую модель развития капитализма, где на первом месте свободный рынок, а весьма сильное государство существовало ради экономики, а не наоборот. Однако был и другой путь, где интересы государства изначально преобладали над экономикой. По нему пошли Германия во времена Бисмарка и Япония в эпоху Мейдзи. Здесь развитие капитализма происходило по инициативе государства, соединяя государственное регулирование экономики и свободный рынок. Результаты оказались весьма неплохие – эти страны тоже выиграли гонку со временем. Впрочем, мировым лидером, сменившим Англию, стали не они, а Соединенные Штаты.

Преимущественно по инициативе государства (хотя и с меньшими результатами) развивался капитализм и в Украине, разделенной между двумя империями. В Западной Украине, входившей в состав Австро-Венгрии, экономическая модернизация началась во второй половине XIX века при долго правившем императоре Франце Иосифе. И хотя Австро-Венгрию по темпам экономического роста трудно было сравнить с Англией, Францией или Пруссией, политика умеренных реформ дала свои результаты.

Для второй, большей части Украины, входившей в состав империи Романовых, тоже требовалась экономическая модернизация. В этой империи главным сторонником быстрой индустриализации был министр финансов Сергей Витте. Благодаря его политике здесь началась ускоренная модернизация, касавшаяся не только экономики, но и многих сторон жизни. Строились заводы и железные дороги, добывали уголь и выплавляли сталь.

В те годы с помощью прямых иностранных инвестиций удалось создать огромную промышленность. А царская империя вошла в число стран с наибольшими темпами экономического роста (США, Япония, Швеция). Многим тогда казалось, что эти изменения настолько радикальны, что этот рост будет долгосрочным и скоро начнется эпоха всеобщего благосостояния. Однако эта попытка модернизации (как и все предыдущие в этой проблемной империи) неизбежно зашла в тупик, и закончилась социальными катаклизмами – кровавыми революциями.

Что-то непосильное было в таком развитии для общества. И для менталитета современников. Казалось, что легко доступными стали деньги и технологии, и что построить большой завод на иностранные капиталы – это совсем несложно. Из-за этой кажущейся легкости и простоты современники упустили возможность перенять не только деньги и технологии, но и нечто более ценное – социальные институты.

Казалось бы, главной проблемой экономики царской империи был авторитарный капитализм. Но дело не в самом по себе авторитарном капитализме. В те годы подобную авторитарность можно было видеть и в германской, и в японской экономике, и там она не создавала таких проблем. Так что не авторитаризм сам по себе был проблемой, а общая архаичная инертность того государства, в котором пытались проводить реформы.

Чиновники по многовековой привычке совали свой нос в экономику, там, где не нужно, чтобы получить больше взяток при распределении бюджетных заказов. А там, где нужно было поддержать отечественных предпринимателей и стимулировать отечественное инновационное производство, требовалось слишком много системной, кропотливой работы, но чиновники не хотели с этим связываться. Гораздо проще было заниматься бюрократизацией процессов для извлечения ренты. И кормиться от возникшего щедрого денежного потока иностранных инвестиций, не думая о будущем местного бизнеса. Тем более, что очень многое определяли государственные заказы по завышенным ценам для железнодорожного строительства. Это не создавало возможности для экспорта конкурентоспособной продукции и эффективных рыночных отношений.

Полноценная модернизация невозможна без преобразования политических институтов – экономическая система неотделима от политической. Однако повторение траектории развития успешных стран в принципе не устраивало царские власти. Они ведь хотели создать промышленность, при этом ничего не меняя в устройстве общества.

Государству, начавшему индустриализацию, необходимо было создать систему, способную сформировать современные и жизнеспособные институты, которые со временем могли бы стать доступными для всех, а не только для избранных. Пока существует малая группа избранных промышленников, которые по завышенной цене продают продукцию государству, а прибыль вывозят за границу, формирование институтов, отражающих интересы больших групп, маловероятно. А без таких институтов трудно было сочетать адаптивность и стабильность, что гораздо сложнее, чем ускорить темпы экономического роста в краткосрочной перспективе.

Индустриализация, как и другие экономические и социальные перемены начала ХХ века разбудили в людях энтузиазм, инновационную энергию и стремление к экспериментам, стремление к чему-то новому. Это настроение затронуло не только интеллигенцию (особенно новый слой хорошо образованных инженеров), но даже и часть рабочих – им ведь тоже хотелось лучшей жизни. Если бы увеличение доступности политических и гражданских институтов поддерживали власти, история могла бы сложиться иначе. Но в царской империи власти это поддерживать в принципе не могли. К тому же, люди хотели видеть непосредственные экономические выгоды для себя от всех этих экономических перемен. Если выгоды так и не наступают, или их приходится ждать слишком долго, вера в институты утрачивается.

Институты, способствующие долгосрочному экономическому росту, в застывшей политической системе нормально развиваться не могли. Часто они создавались формально, для видимости, были чужеродными для общества и не наполнились новым содержанием. А общество с неполноценными институтами обычно оказывалось в порочном кругу бедности и насилия. В этом порочном кругу можно было остаться надолго. Низкое качество институтов создает угрозу попасть в ловушку и навсегда застрять в стадии развивающейся экономики.

История показывает, что множество так называемых "развивающихся" экономических систем так и остаются "развивающимися" на протяжении десятилетий. Время идет, и как-то непохоже, что они приближаются к развитым. А исчезновение пропасти между богатыми и бедными странами так и не происходит, несмотря на все оптимистичные прогнозы экономистов. Вначале кажется, что развивающие страны, заимствуя капиталы, технологии и прочие инновации у развитых, начинают их быстро нагонять. Но скоро наступает момент, когда все, что можно было позаимствовать, уже позаимствовали, и необходимы собственные инновации. А с этой задачей развивающиеся экономики обычно справиться не могут.

О секрете долгосрочного экономического роста писали и говорили многие выдающиеся умы. Как и о секрете, почему одни страны стали богатыми, а другие так и остались бедными. Но применимо к каждой конкретной стране такие вопросы возникают снова и снова.

Мы знаем примеры, когда экономические системы становились успешными не в самых либеральных обществах с повышенным значением государства в экономике и характерной для этих стран всеобщей сплоченностью (вначале Япония, затем Южная Корея, Тайвань, и особенно Китай). Однако их быстрый подъем тоже не обошелся без появления свобод экономических и расширения личных свобод, а также создания институциональной культуры.

Независимо от особенностей страны и существующей в ней модели капитализма главный секрет успеха – в способности пробудить созидательное предпринимательство, неотделимое от личной свободы людей, создающей у них предпринимательский азарт и драйв. Еще одним условием является эффективное человечное государство. Именно такое государство делает возможным само существование полноценной рыночной экономики.

Каждый из этих факторов может легко стать токсичным – и плохо регулируемое предпринимательство, и свобода бизнеса, лишенная социальной ответственности, и вмешивающееся во все государство. Подобно тому, как при создании лекарства (каждый из компонентов которого может быть токсичным), секрет этой, если можно так сказать, алхимии состоит в правильных пропорциях. И правильной технологии смешивания.

А такое оказалось возможным лишь в некоторых странах, где было обеспечено эффективное взаимодействие человека, общества и государства. Тогда каждый получает возможность быть не только частью экономической системы, но и преследовать собственные цели, что способствует долгосрочному экономическому росту. Именно так создается будущее мира.

[1] Шумпетер Й. А. Капитализм, социализм и демократия / Й. А. Шумпетер. – М.: Экономика. 1995. – С. 44.